Время Сигизмунда

Я боялся, как бы в этом чужеземном краю я не ответил за эти раны в соответствии с законом, я очень забеспокоился, когда меня спросили о постулоне. Но я их отправил тем, что у него захромал конь, и он был вынужден отстать, стало быть, он едет налегке, отдав мешки. Однако, спеша, прежде чем приехал тот постулон на другом коне, хотя был уже вечер, я мчался навстречу ночи и всю ночь без отдыха.

Но то было только начало тех приключений, которые ждали меня на испанской дороге. Дальше до Вальядолид я ехал спокойно, получая деньги в банках, куда милый пан родитель посылал мне их на руки купцам.

Уже последний пост перед Вальядолид, а был уже поздний вечер, мы заехали в один трактир, который там называют posada, чтобы отдохнуть. Появился хозяин и, поднося ко мне фонарь, мгновение стоял удивлённый, потом, кланяясь, воскликнул:

— Мне приятно приветствовать у себя графа из Тенчина.

Я с удивлением огляделся — откуда он меня знал? Но я тоже его сразу вспомнил. Этот испанец во времена моей юности был на императорском дворе, человек добрый и спокойный. Тогда он стал проявлять ко мне великое дружелюбие и очень гостеприимно задерживать у себя, не пуская дальше. Я хотел сразу в тот вечер ехать в Вальядолид, но он не дал мне выехать.

— Граф, — сказал он, — дайте уговорить вас остаться на ночь, потому что я неспроста вас задержу. Город Вальядолид охвачен сильным пожаром, сейчас иностранцу опасно выезжать и показываться там, где народ, разъярёный от несчастья, любого готов заподозрить, что это его рук дело, особенно, что расходятся слухи, что поджигателями были какие-то не здешние люди, враги страны. Поэтому, — прибавил он, — вы переночуете у меня, а завтра я вас с утра провожу в город.

Тогда, подумав, я решил переночевать у него, особенно принимая во внимание его уважение ко мне; и так при воспоминаниях об императорском дворе, по которому этот испанец вздыхал, потому что собрал там приличные деньги, пьянка протянулась до ночи, и я, который хотел встать как можно раньше, проспал до полудня, и выехал только после утреннего обеда. Как и обещал тот испанец, он сам проводил меня в город. Чуть только мы к нему приблизились, заметили чёрный дым над ним и жёлтое пламя, все площади и улицы выгорели дотла, когда пожар кончился. Среди этой трагедии кучками плелись разные прокопчённые, оборванные люди, устраивая беспорядки, как это бывает в подобных случаях. Но мой испанец ловко объехал со мной группы погорельцев, когда, избегая их, мы попали из огня да в полымя, как обычно говорят. Потому что мы наехали на тех, кого называют Aguzeli (Alguazil), которые якобы являются гвардией locum tenenti этого города.

Те сначала начали нас спрашивать, кто мы такие? На что испанец, который меня знал, отвечал им, что я был известным иностранцем, путешествующим ради своего интереса. Они плохо это поняли, или, может, не хотели поверить; стали снова расспрашивать; я сказал им своё имя и с добавлением, потому что так бесцеремонно на меня напали, как какие-нибудь злодеи. От этого они впали в великую ярость и, не слушая хозяина, бросились нас окружать. У меня не было времени воспользоваться шпагой, потому что их было много; затем они ссадили нас со слугами с коней, растегнули дорожные сумки, один отобрал у меня шпагу, когда я защищался, другой схватил за кошелёк, который я носил у пояса, другой — за шапку с богатой бляшкой, но её я всё-таки не отдал, защищаясь в толпе, как мог.

От меня бросились к слуге, к поясу которого были привязаны на верёвке ключи от всех узелков; сначала их хотели у него отобрать, но я, увидев это и зная, что, если бы их отобрали, мы легко могли бы погибнуть, потому что за этими ключами были бумаги и письма, из которых я мог дать представление о себе, сам схватил эти ключи рукой. Подскочил один из того сброда и стал вырывать их себе — я не даю. Он, достав меч, грозился мне отсечь руку.

— Отруби руку, не дам.

Пока он прицеливался, постулон с хозяином начали его усмирять, и он ушёл. Я полез за ключами и взял их себе. Так меня Господь Бог уберёг от увечья; но иначе я сделать не мог, зная, что там много невинных людей гибнет таким образом, когда, поймав, расхищают вещи, письма сжигают, и наконец самого убивают. Вот, когда это происходило, в городе было сильное замешательство по причине купцов, которые не могли понять, кто устроил такой пагубный огонь. Поэтому хватали любого чужеземца и мучили, дабы чего-нибудь узнать.

Когда я не дал ключей, эти люди по кругу меня обступили, и собралась большая толпа народа со всех сторон, который видел, как меня начали тормошить. Альгвасилы схватили меня и хотели отвести по горящим ещё улицам к губернатору города, а моих слуг отдельно; нас вели, словно каких-нибудь разбойников, крича и страшно угрожая. Тот хозяин с моими слугами и постулон шли также, поскольку постулон должен был вернуть назад лошадей.