Время старого бога

Когда он знакомым коридором добрался до временного штаба, там никого не оказалось. Столы ломились от бумаг — и здесь же, среди хлама, треклятые эти отчеты, от которых он сумел отвертеться. Были там и выцветшие фотографии, при виде которых он замер. Приклеенные скотчем и офисным пластилином полароидные снимки, портреты из другой эпохи, из чужой страны шестидесятых. Даже его фотография с Билли Друри. А кто эти святоши, черт их дери? Знакомые лица. Знакомые. Отец Берн и отец Мэтьюз. Кулмайнский приход. Толкский угольный бассейн и страшное прошлое. Он узнал их, как узнал свое лицо на фото, молодое, худое. То, что творит с нашими лицами время — преступление. Но то были студийные фотографии — скорее всего, из приходского альбома. “Наши достижения”. Несмотря на внутреннее сопротивление, он не спеша подошел ближе, пригляделся. Чертов отец Джозеф Берн, собственной персоной — именно таким его запомнил Том и теперь словно перенесся в прошлое. Такой же кроткий, спокойный, смиренный. Ничего особенного — но Том узнал бы его из тысячи. Том не удивился, увидев его, и уж точно не обрадовался. И этот, второй… Боже, его он тоже узнал. Румяное, как ростбиф, добродушное лицо. Любимец домохозяек. Будущий епископ, только… В другие времена стал бы наверняка епископом. Да только в их времена, в те времена, в сгинувшие шестидесятые, его убили. Убили. В шестидесятых. Вьетнам был войной Джун. Какую войну считали они своей, эти священники, лишенные совести?

Он рад был, что чутье его не подвело, рад, что отказал Уилсону с О’Кейси, но все грозило обернуться едва ли не хуже. Слышны были голоса из комнатки в конце коридора, где пили чай и кофе. Кружки за собой не мыли, не убирали. Может, что и изменилось за девять месяцев, но вряд ли. На столах оставляли записки: “Мойте за собой кружки, гады!” Флеминга это доводило до бешенства. Был у него такой пунктик, навязчивая идея из тех, что преследуют всю жизнь, день за днем. Слышался смех, громкие голоса, и один из них женский. Том знал, что на его место взяли следователя-женщину, первую и единственную. Он рад был за нее. Из Джун вышел бы отличный детектив, голова у нее была как у Шерлока Холмса. Во все-то она вникала — в шалости детей, в проступки мужа, в случайно услышанные разговоры, — делала мысленные заметки, не нуждаясь в записной книжке. Не по душе ему все это, не по душе. В нем шевельнулся страх, глубоко-глубоко внутри, нет, еще глубже, словно он и сам ухнул сквозь пол в потаенное нутро полицейского участка. В подвалы, в древнее чрево города, где в гулких норах, наверное, обитают демоны. Демоны дел человеческих. Не по душе ему все это, не по душе.

И вот они столпились в проходе с дымящими кружками — Флеминг, Уилсон, О’Кейси, а с ними и вправду следователь-женщина, — топтались, смеясь, словно исполняли затейливый танец: “Ну, проходите! — Нет, только после вас”.

— Боже мой, вот и ты! — сказал Флеминг. — Я уж почти не надеялся тебя дождаться.

— Куда б я делся! — ответил Том.

— Спасибо, что пришел, Том, спасибо. Ну, теперь-то у нас дело пойдет. Том, это сержант Скалли — Морин, знакомьтесь.

Она решительно пожала Тому руку обеими руками. Славная. Красивая, лет тридцати пяти — за плечами карьера, и еще много лет впереди. Тому она сразу понравилась, просто не могла не понравиться — открытое лицо, льняные волосы. И уж точно не серая мышь.

— Знаете, — сказала она, — шеф только о вас и говорит.

— Ага, он все уши нам прожужжал, — засмеялся Уилсон.

— Как у вас дела? — обратился Том к Уилсону и О’Кейси. Он пытался вспомнить их имена, но, как видно, забыл.

— Вылазка в Долки нам пошла на пользу, — отозвался Уилсон. — Ей-богу, Морин, гренки с сыром не подкачали, только ради них стоило съездить!

— Это я от тебя уже слышала.

— Честно вам скажу, я с вами приятно провел вечер, очень доволен, — вставил Том. Он пытался сказать это вскользь, чтобы никого не смутить. Стоит ли стесняться, если чувствуешь к кому-то симпатию? Возможно.

— Ну, вот видишь, О’Кейси, говорил я тебе. А ты заладил, что мы его разозлили, — сказал Уилсон чуть театрально.

— Нисколько, — отозвался Том, теперь засмеялся и О’Кейси.

— А еще эта буря, ну точь-в-точь сцена из “Носферату”, — добавил Уилсон.

— Кто же играл вампира? — спросила сержант Скалли.

— Вампир был снаружи — то ли на стене замка сидел, то ли над Долки летал, — сказал Уилсон, опасаясь, как бы Том не принял шутку на свой счет. Но Том, плотный, грузный, был уж точно не Клаус Кински[28].

— Итак, леди и джентльмены, девочки и мальчики, — начал Флеминг, выдвинув стул, — приступим.