Время в судьбе. Святейший Сергий, патриарх Московский и всея Руси

В сентябре 1927 г. на «Декларацию» откликнулись находившиеся в Соловецком лагере епископы. Одобрив сам факт обращения к правительству с заверениями о лояльности и согласившись с чисто политической частью послания (об обязанности клириков подчиняться советским законам, о неучастии в заговорах и антисоветских организациях, о недопустимости обращения к зарубежным правительствам с целью добиться вооруженного вмешательства во внутренние дела СССР и об устранении духовенства от политической деятельности), архиереи не смогли одобрить «Декларации» в целом. Отрицалась сама возможность Церкви принимать на себя обязательства считать «все радости и успехи государства своими успехами, а все его неудачи — своими неудачами». Не могли согласиться епископы и с выражением в послании всенародной благодарности правительству «за внимание к духовным нуждам православного населения». «Такого рода выражение благодарности в устах главы Русской Православной Церкви не может быть искренним и потому не отвечает достоинству Церкви и возбуждает справедливое негодование в душе верующих людей», — отмечали соловчане. Не устраивала их и официальная версия Патриархии, возлагавшей всю вину за столкновения с властями на Церковь. Угроза церковной ответственности за политическую деятельность эмигрировавших священнослужителей также не приветствовалась: ссыльные архиереи находили послание Патриаршего] Синода неполным, недоговоренным, а потому недостаточным. Соловчане полагали, что Церковь не может мириться с вмешательством государства в чисто церковные дела[109]. Следовательно, они смотрели на «Декларацию» как на такой документ, который позволял безбожным властям разрушать Православную Церковь изнутри. Были ли они не правы? Скорая история ответила на этот вопрос отрицательно: нет, они не ошиблись.

Очевидную опасность заигрывания с безбожным государством видели многие серьезные богословы и церковные деятели того времени. Так, например, катакомбный епископ Марк (Новоселов), тайно хиротонисанный в 1923 г., тогда же (осенью 1927 г.) в письме к неизвестному «Н. Н.» с горечью отмечал, что имя митрополита Сергия «является фальшивой монетой, так как фактически распорядителем судеб Русской Церкви и Ее епископов, как гонимых, так и протежируемых, т. е. милуемых и поставляемых на кафедры (последнее особенно печально!), является нынешний обер-прокурор „Православной Русской Церкви“ Евгений Александрович Тучков»[110].[111]

Владыка был убежден, что Православная Церковь вступила в тесный контакт с государством, главной целью которого является искоренение на земле всякой религии. Вспоминая слова евангелиста Иоанна из Апокалипсиса и сравнивая их с делами обновленцев, епископ Марк в еще более мрачном свете («в указанном апокалиптическом смысле») видел события, связанные с именем митрополита Сергия[112].

Подобный взгляд мне представляется симптоматичным. Сравнение с обновленцами («обнагленцами», как их тогда называли) должно было лишний раз показать, что на уступки, вынужденно сделанные митр. Сергием, вполне правомерно было смотреть и через обновленческую призму.

Понимали это и сами церковные «революционеры». Именно поэтому стоит разобраться с вопросом, что они увидели в изданной митрополитом Сергием «Декларации». В августе 1927 г. обновленческий «Синод» обратился к работникам своих епархий со специальным разъяснением, уже в первом пункте которого заявил, что «июльское воззвание свидетельствует о полном признании главой „сергиевщины“ Положений Собора 1923 г., декларировавших нормальное отношение Церкви к советской государственности и совершившейся социальной революции».

Аналогичным образом оценивается обновленцами и характеристика, данная митрополитом Сергием событиям русской церковной действительности. Наконец, в их обращении специально разбирается фраза, «что лишь „теперь Патриархия решительно и бесповоротно становится на путь лояльности“, — значит, замечают обновленцы, — все прежние заявления были лишь словесными, пустыми фразами, не подтверждавшимися на деле, что и вело к расстройству церковной жизни, к подозрениям со стороны Власти, и на что, как вредное церковно-политическое лицемерие, всегда и указывали мы».

Разбирая далее угрозы и прещения митр.

Сергия заграничным церковникам и местным клирикам, не имевшим возможности переменить своих взглядов, обновленцы совершенно логично усмотрели в них тождественность с мероприятиями, «с 1922 года предпринимавшимися руководителями Православной Церкви — членами ВЦУ и Св. Синода, для очищения иерархических рядов от политических контрреволюционеров, мешавших и мешающих нормальному мирному строительству церковной жизни, а решением Собора 1923 г. о лишении сана епископов-эмигрантов»[113].