Время в судьбе. Святейший Сергий, патриарх Московский и всея Руси

Нужно признать, что обновленцы были недалеки от истины, напоминая митрополиту Сергию о схожести его «Декларации» с решениями «Собора» 1923 г. Удивления это не вызывает: если вспомнить декабрьскую, 1924 г. записку Нижегородского архиерея, то станет ясно — по-иному и быть не могло. Митрополит Сергий давно думал о компромиссе с богоборческой властью, понимал его актуальность и, вырабатывая его стратегию, многому научился у обновленцев. В декабрьской Записке, как уже отмечалось выше, важнейшие условия государственно-церковных отношений были обоснованы даже более серьезно, чем в решениях «Собора» 1923 г. По сравнению с Запиской, «Декларация» во многом проигрывала. Прежде всего это касается расставления приоритетов. Например, если в 1924 г. митр. Сергий начинает и заканчивает свою Записку обоснованием необходимости срочного созыва Поместного Собора, то в «Декларации» о его необходимости заявляется только в конце текста.

Итак, морально к «Декларации» митрополит Сергий был готов задолго до угроз Е. А. Тучкова расстрелять его сестру и арестованных епископов. Однако, в отличие от митрополита, к столь радикальному компромиссу не были готовы многие архипастыри Православной Церкви, не хуже Заместителя Местоблюстителя понимавшие насущность обращения к Советской власти с заявлениями о лояльности. Вопрос был в цене этой лояльности. Неслучайно, думается, митрополит Петр не сумел оправдать надежд Тучкова и оказался в заключении. Играть по сценарию НКВД он категорически не хотел. А митр. Сергий, напротив, рассчитывал играть с Тучковым по его правилам, тем более что правила ему были понятны еще с 1922 г.

Смею предположить, что обновленцы это просто не могли не понять. А раз так, то свою критику «Декларации» они неминуемо должны были повернуть и против ее «автора» — митрополита Сергия. Ведь он заговорил с властью на их, обновленцев, языке, подлинный создатель которого мог с удовлетворением потирать руки, наблюдая новый конфликт в православной среде и вспоминая старое римское выражение: «Разделяй и властвуй».

Примечательно, что, говоря о «Декларации», обновленцы выдвинули тезис о попытке митр. Сергия с помощью этого документа укрепить собственное положение, «и в этой попытке самоукрепления — вновь недальновидность церковного руководителя, в прежнее время привыкшего заискиванием „у власть имущих“ закреплять свое положение (Митрополит Сергий и в „Распутинском“ Синоде, и в обновленном „Львовском“, и в „патриаршем“, и в ВЦУ) и забывающего, что политическими декларациями не купить церковного положения у той Власти, которая строго стоит на принципе отделения Церкви от Государства» (выделено мной — С. Ф.). Разумеется, подобный упрек можно без всяких преувеличений адресовать и самим обновленцам, но в данном случае важно не это. Критикуя митрополита Сергия, его оппоненты-конкуренты точно указали, почему с безбожной властью нельзя договариваться, почему это бесполезно.

Собственно, выставляя митрополита Сергия «двоедушным и мечущимся» и призывая православных верующих примкнуть к своему «Священному Синоду», обновленцы разоблачили скорее принципы политического сервилизма, которым сами безоглядно (и, как показало скорое будущее, безо всякой перспективы) следовали, чем лично Заместителя Местоблюстителя и «его» политику.

«Ахиллесову пяту» Сергиевской политики точно определил Д. В. Поспеловский, заметивший, что если для Патриарха Тихона духовная сплоченность была важнее, чем внешнее церковное устройство, то митрополит Сергий считал, что Церковь не сможет выжить, не сохранив минимум церковной администрации. «В то время как Тихон продолжал отстаивать независимость Церкви и после своего заявления 1923 г., — пишет профессор, — Сергий после Декларации 1927 г. продолжал сдавать позиции только для того, чтобы сохранить церковную организацию»[114]. Местоблюститель старался уверить власти в полной и безоговорочной лояльности Православной Церкви существовавшему строю и этим купить хотя бы относительное спокойствие, остановив молох религиозных репрессий.

Но проблема заключалась не только в заявленных словах — богоборчески настроенные власти их не особо ценили (кстати сказать, как «не оценили» слов митрополита Сергия многие православные общины Советского Союза, отослав обратно в Москву «Декларацию» о лояльности). За словом должно было последовать дело. «Кадры решают все», — любил, как известно, повторять товарищ Сталин. А он знал, что говорил. Конечно же, каждому времени — свои кадры, но это уже частности. Главное не в этом. Разумеется, использование кого-то сегодня не гарантирует этому «кому-то» жизнь завтра, но зато помогает решить задачу «текущего дня», заодно воспитав так необходимый для эффективного диктаторского управления страх.