Время в судьбе. Святейший Сергий, патриарх Московский и всея Руси

Страх — великое оружие, само собой, если его умело использовать. Боящийся — уже несвободен, уже в капкане. Чем больше людей боятся, тем легче ими управлять. Эти старые как мир постулаты Сталин сумел использовать с максимальной эффективностью, причем гораздо лучше Ленина.

Общий закон системы распространялся и на Православную Церковь. Вновь напомню: лояльность подразумевала допущение безбожных властей к соучастию (sic!) во внутрицерковной политике, и прежде всего в политике кадровой.

Старый, синодальный еще, принцип бюрократического единовластия, не преодоленный отечественной Церковью в тяжелейшие годы испытаний (особенно после 1922 г.), привел к такому положению, когда признанный «официальными органами» митрополит Сергий (Страгородский) мог по своему усмотрению (и по указке безбожных властей) изменять иерархический состав Церкви. На практике это привело к тому, что уже в октябре 1927 г. (8/ 21) появился Указ № 549, в котором говорилось не только о необходимости поминовения властей (что вполне объяснимо), но и об отмене поминовения епархиальных архиереев, находившихся в ссылке, что объяснению — с церковной точки зрения — уже не подлежит[115]. Сосланные за надуманные преступления архиереи тут же замещались новыми, на назначение которых власти давали (или не давали) свое «добро». Объяснять действия митр. Сергия чрезвычайным положением, — значит объяснять и оправдывать «моментом» беспрецедентный (и как оказалось — политически бесперспективный) сервилизм Заместителя Местоблюстителя и его «Синода». Но от этого фактически ничего не меняется. «В гонениях, в мученичестве от государства Церковь приобрела полнейшую самоопору и свободу, — писал вскоре после Октября, уже в эмиграции, А. В. Карташев, — которыми должна дорожить и не сдавать ни за какую чечевичную похлебку обманчивых привилегий»[116]. Тем более, если это воинствующе-атеистическое государство, добавлю я от себя. Можно ли ему верить, надеяться на его «честное слово», на то, что обман поможет сохранить Церковь как социальный институт (Вселенская Церковь неуничтожима)? Когда будет необходимо, такое государство уничтожит, растопчет, опорочит, не задумавшись даже о ранее достигнутых договоренностях.

Не стоит упрекать митрополита Сергия в наивности, — он не мог этого не понимать. На что же он тогда мог надеяться? Только на чудо, т. е. на Промысл Божий, который спасет Церковь. Но если такая надежда и была, то, спрашивается, зачем постыдный договор с властью, надежда на ее порядочность, обман?

У первого покровителя митр. Сергия — К. П. Победоносцева — была в ходу фраза «Ложь во спасение», которую старый Обер-Прокурор в непростых ситуациях, когда приходилось кривить душой, любил повторять. Стремление самого митрополита Сергия «лгать во спасение» выглядит даже более оправданно: он старался сохранить церковную организацию в несравнимо более тяжелое время. Весь вопрос, однако, в том, чего он этой ложью (далеко не «святой») добился.

…Еще в самом начале 1930-х годов, когда никто не мог представить масштабы грядущих ежовских чисток, сумевший бежать из СССР протоиерей Михаил Польский заметил: мы не знаем, сколько митрополит Сергий приведет доказательств того, «что Церковь не против безбожной власти, прежде чем большевистская власть, использовав Церковь в своих целях, Ее уничтожит»[117]. В этих глубоких словах — ясное понимание грядущих «перспектив» Православия в СССР. Как ни старайся, ложь не спасет. Тем более, что политические цели безбожных властей в религиозном вопросе от верующих никогда и не скрывались. Правда, о методах предпочитали не распространяться. Но это обстоятельство нельзя признать существенным — к началу 1930-х гг. православные клирики о «методах» знали не понаслышке. Их опыт и был порукой тому, что поставленные безбожными властями цели будут достигнуты.

IX