Время в судьбе. Святейший Сергий, патриарх Московский и всея Руси

Поэтому я не могу согласиться с мнением Д. В. Поспеловского, который пишет, что политика полного разрушения Церкви стала ясна лишь с 1929 г. и считающего, что митрополита Сергия если и можно обвинить, то только в отсутствии дара пророчества, так как в СССР на момент издания «Декларации» был нэп и никто не ожидал его быстрого сворачивания[151]. Дело, однако же, было не в даре пророчества, а в отношении к явлению большевизма.

Воспринимая новую власть как пришедшую «всерьез и надолго» (и, разумеется, учитывая ее «атеистический фактор»), митр. Сергий переносил на нее свои представления о власти как таковой, сформировавшиеся в старой императорской России. Он прекрасно понимал, что прежнего не вернешь, но отказаться от легализации Церкви любой ценой — не мог. Представить полный и окончательный разгром институциональной Церкви (т. е. Церкви, «вписанной» в государственный организм) было выше его сил.

Не так смотрели на проблему оппоненты митрополита. Для них союз с властью был изначально неприемлем. Уже исходя из этого можно сделать вывод, что «Декларация» могла лишь «стимулировать» процесс дистанцирования от богоборческого государства, но никак не инициировать его. Наблюдая в течение ряда лет антирелигиозные действия большевиков, православные верующие приучались относиться к власти как к силе антихристианской, то есть дьявольской. Понятно, что у верующего не должно и не может быть никаких контактов с такой властью. Любые попытки ее признать должны вызывать немедленную реакцию. Показательно, что уже указ Патриарха Тихона о молитвенном поминовении Советской власти за богослужением привел к тому, что часть архиереев, категорически не согласившаяся со святителем, ушла в оппозицию.

Собственно, это было начало формирования так называемой Истинно-Православной Церкви. Автор книги о гонениях на ИПЦ И. И. Осипова, задаваясь вопросом об альтернативе «Сергиевского» направления в Патриаршей Церкви, стремится убедить читателей в возможности положительно его разрешить. «Оппозиционное митр. Сергию духовенство предлагало свой путь, — пишет И. И. Осипова, — утверждая, что вместо административного централизованного единства РПЦ во времена гонений разумнее было бы перейти на самоуправление епархий и приходов, а в случае закрытия церквей — на создание нелегальных общин, проведение тайных богослужений, посвящений и пострижений»[152]. Полемизируя с теми, кто считает, что в случае ухода Церкви в катакомбы миллионы верующих лишились бы возможности жить полнокровной церковной жизнью, автор задается патетическим вопросом: «Существовали ли на самом деле эти миллионы верующих, после арестов и высылок духовенства и мирян в 1931–1935 годах и массовых расстрелов в 1937–1938 годах?» И. И. Осипова, правда, тут же вспоминает о переписи 1937 года, когда десятки миллионов граждан СССР заявили о своей религиозности, но не считает это «открытым признанием себя верующими» — ведь молиться и креститься все равно нужно было тайно.

Нетрудно представить и итог подобных рассуждений: митрополит Сергий, согласившись на сотрудничество с государственной властью, пытался не столько сохранить в чистоте веру народа, сколько саму организационную структуру Церкви[153]. Весь пафос книги служит доказательством того, что игра не стоила свеч, а подчинение безбожникам не спасло от разгрома. Но для наших целей важен не этот вывод.

Принципиальнее отметить другое: в катакомбы ушли наиболее искренние, стойкие в вере православные. Разумеется, они серьезно рисковали: подполье не способствует формированию объективного взгляда на жизнь и лишь стимулирует всякого рода максималистические суждения. Но в данном случае для меня важно иное: не согласившись поддержать союз с атеистическим государством, они отказались участвовать в игре, исход которой лично для них изначально не предвещал ничего хорошего. Следовательно, Православная Церковь лишилась самых стойких своих сынов. Помимо всех прочих, это имело еще и психологические последствия: категорическое отрицание властных полномочий митрополита Сергия и признававшей его православной иерархии «отныне и до века». Проанализировать названные психологические последствия можно, использовав материалы так называемого «Кочующего» Собора Катакомбной Церкви, опубликованные в 1997 архиепископом ИПЦ Амвросием (фон Сивере). Текстологическая проверка заставляет признать, что обнародованные документы были созданы в 1920-х гг. и не являются более поздней подделкой.

Впрочем, это не значит, что документы — «материалы Собора». Возможно, в конце 1920-х гг. действительно состоялась нелегальная встреча, в которой приняла участие группа клириков, в том числе и делегированных иерархами. Быть может, присутствовало также и несколько епископов. Все они непримиримо относились к «соглашательской» деятельности митрополита Сергия, не желая идти ни на какие уступки Советской власти.