Время в судьбе. Святейший Сергий, патриарх Московский и всея Руси

Как видим, отношение к безбожным властям — своебразная лакмусовая бумажка, с помощью которой катакомбники определяли преданность православной вере. Те, кто признавал власти «от Бога поставленными», автоматически лишался их доверия. К тому же и само имя «главного сергианина», митрополита Сергия, было для многих ревнителей синонимом измены. Характерно, что приписываемое архиепископу Андрею (Ухтомскому) «Окружное Послание» (от 8 ноября 1927 г.) содержит заявление о принципиальном недоверии к Заместителю Местоблюстителя. «Если даже лживый Сергий и покается, как он это трижды делал в обновленчестве, — говорится в нем, — то в общение его ни за что не принимать»[158]. В данном случае гораздо важнее установления авторства приведенной фразы (по мнению катакомбников несомненно принадлежащей архиепископу Андрею) ее принципиальная непримиримость по отношению к Заместителю Местоблюстителя. Он — не только сервилист, но и лично безнравственный человек. С этих позиций не только объяснять, но и осуждать «сергианство» психологически проще и логичнее. Оно становится в значительной степени плодом личного греха, совершенного Сергием. Он посягнул на то, на что посягать не имел никакого права.

Впрочем, у этого вопроса есть и другая сторона. Так получилось, что на нее обратил внимание не кто иной, как покойный ныне лидер РПЦЗ митрополит Филарет (Вознесенский)! В частном письме, адресованном некоему отцу Н., владыка много писал о «советской церкви». Упоминал он и о том, что после издания митрополитом Сергием «преступной Декларации» в СССР появилась Катакомбная Церковь, анафематствовавшая официальную конфессию «за ее измену Христу». Привел митрополит и пример стойкости соловецких узниц-монахинь, отказавшихся повиноваться богоборцам и, надеясь только на Бога, чудом спасшихся.

Какой же вывод следовал из всего сказанного? Митрополит Филарет высказал отцу Н. свое глубокое убеждение в том, что «если бы вся многомиллионная масса русских людей проявила бы такую верность, как эти монахини, и отказались бы повиноваться разбойникам, насевшим на русский народ — коммунизм рухнул бы моментально, ибо, — заявил владыка, — к народу пришла бы та же помощь Божия, которая спасла чудесным образом монахинь, шедших на верную смерть. А пока народ признает эту власть и повинуется ей, хотя бы и с проклятиями в душе — эта власть остается на месте»[159].

Следовательно, все дело в многомиллионной массе, предавшей веру предков. Но в таком случае митрополит Сергий, хотя и остается лично виновным, уже не может однозначно характеризоваться как «соблазнитель». Подобная констатация должна была вывести митрополита Филарета на вопрос о роли русского народа в случившейся трагедии Церкви, но вместо этого он обратил внимание только на лживость «сергианства», особо подчеркнув, что «вне Православия благодати НЕТ, а советская церковь лишила себя благодати»[160].

Итак, как видим, «Декларация» митрополита Сергия стала «чертой», разделившей православных христиан на два непримиримых лагеря: «поддавшихся искушению» и верное «малое стадо». Причем для последних было совершенно очевидно, что репрессии властей против «сергиан» никоим образом не снимают с них обвинения в «ереси». Как мог ответить на подобные обвинения Заместитель Местоблюстителя?

У него было две возможности. Во-первых, увещевать своих оппонентов, доказывая им всю пагубность борьбы, и, во-вторых, наказывать непримиримых, налагая на них церковные прещения. Воспринимались ли эти наказания всерьез? Разумеется, нет. Стоит заметить, что сегодня на это обращается внимание и клириками Московской Патриархии.

Так, характеризуя действия митрополита Иосифа (Петровых), одного из наиболее непримиримых противников политики митрополита Сергия, его современные биографы специально подчеркивают, что необходимо различать расколы, начатые по корыстным соображениям (живоцерковный, обновленческий, григорианский), «от разделений, возникавших по мотивам исповеднического стояния за духовную неповрежденность Истины и жизни церковной».

Разумеется, сказав «А», необходимо сказать и «Б». Поэтому здесь же следует утверждение, согласно которому «канонические» прещения митрополита Сергия и его Синода «никем всерьез не воспринимались ни в то, ни в последующее время в силу неканоничности положения самого митрополита Сергия, церковная власть которого, в связи с экстремальными обстоятельствами времени, опиралась не на канонические определения, а на фактическое принятие его достаточно большой частью Русской Православной Церкви». «Исторический опыт однозначно свидетельствует, — делается вывод, — что со временем Церковь умеет воздать должное мученичеству и исповедничеству своих подвижников веры, покрыть любовию многие неизбежные споры и разделения, а иногда и ошибки»[161].