Яркий пример сказанному — монография И. Я. Фроянова «Октябрь семнадцатого. (Глядя из настоящего)». Затронув вопрос о сталинском курсе на построение социализма в одной стране, ученый особо подчеркнул, что приближалось время, когда вождь «восстановит идею державности — одну из коренных русских идей». «С точки зрения исторической, а именно в плане исторической перспективы, — продолжает И. Я., — все это было благом для России, несмотря на все мерзости режима: раскулачивание, насильственное объединение в колхозы, искусственный голод, массовые репрессии, поощряемое сверху всеобщее „стукачество“, жесточайшее подавление личности и пр.»[162]
Итак, благая цель оправдывает все средства («несмотря на») — ведь державность выше личности. А раз так, то и к Сталину отношение получается двоякое: конечно, тиран, но ведь все-таки восстановил «державность». Кстати сказать, в восстановлении государственного единства страны ученый видит бесспорную заслугу большевистской власти. Следуя логике, необходимо было бы поставить вопрос о том, как согласовывалось достижение державности и отношение к Православной Церкви, всегда эту державность поддерживавшую. И. Я. Фроянов данное обстоятельство прекрасно понимает.
Чтобы решить непростую задачу, он пытается вовсе не говорить о гонениях на религию и Церковь в довоенное время, отделываясь лишь одним-единственным заявлением, при этом используя принятое в книге деление революции на три взаимоисключающих ее составляющих:
«Вся политика большевиков до Великой Отечественной войны, — пишет И. Я. Фроянов, — была направлена против Православной Церкви, которая подвергалась чудовищным гонениям, а ее иерархи — жестоким преследованиям. Разрушались и осквернялись храмы. Воинственный атеизм калечил души людей, обращая их в безликую массу, живущую по плотским законам „мира сего“, где все дозволено, если совершается ради приближения коммунистического земного рая. Религиозные недруги России могли радостно потирать руки, а творцы революции против России чувствовать удовлетворение. Но Промыслом и Попечением Божьим Русская Церковь, несмотря ни на что, устояла, а православная вера не угасла. „Злобесный“, как выражались наши предки, замысел покончить со святоотеческой верой не состоялся»[163]
.Зная историю отечественной Церкви, нетрудно понять, через кого, по мысли ученого, действовал Промысл Божий[164]
, как, впрочем, и кто руководил политикой большевиков до Отечественной войны. К тому же, следуя логике автора, невольно приходишь к мысли, что замысел покончить с религией, нравственным стержнем общества, не мог принадлежать болыневикам-государственникам, он вынашивался кем-то другим (другими) — религиозными недругами. Кто они — в книге не говорится, но понять это нетрудно (тем более что, справившись с ними, вождь с 1941 г. стал пересматривать свое отношение к Православной Церкви). Думается, что подобный подход не позволяет правильно поставить и решить конкретно-исторический вопрос: использование богословской лексики в данном случае скорее заставляет усомниться в возможности автора ответить, почему более двадцати лет большевики откровенно глумились над верой миллионов, «разделяя и властвуя», почему они «калечили души людей»? Объяснять все это только Промыслом Божим в научной монографии нельзя — в конце концов, для верующего на все — Промысл Божий. Однако для меня сейчас важнее подчеркнуть другое — подобный взгляд заставляет по-иному взглянуть на Сталина и его религиозную политику, то есть найти им соответствующее оправдание.Разумеется, И. Я. Фроянов эту задачу перед собой не ставит — его книга посвящена анализу иных проблем. Но подход ученого заставляет задуматься над тем, как такую задачу решить. Исходя из предложенной схемы, это значит попытаться объяснить гонения на Церковь происками злобных, антиправославных сил.
Это прекрасно понимают явные и прикровенные сторонники «православного сталинизма» или, иначе говоря, поборники сильной государственности сталинского образца, с которой крепко «спаяна» Церковь. Здравый смысл должен заставлять названных сторонников с сочувствием относиться к компромиссной деятельности Патриарха Сергия, видеть в нем равновеликого Сталину «патриота». Впрочем, в этом случае важнее даже другое — религиозное оправдание Сталина.