Время в судьбе. Святейший Сергий, патриарх Московский и всея Руси

В качестве примера приведу «Сказание о житии блаженной старицы Матроны», имеющее минимальное отношение к реальной жизни и религиозным подвигам давно почитаемой в России старицы Матрона. «Сказание» это, изданное в 1993 г., было набрано, смакетировано и оформлено насельницами Свято-Троицкого Ново-Голутвина монастыря, юрисдикционно подчиняющегося Московской Патриархии[165]. Впечатляет и его «дополнительный» (как указывается) тираж в 100 тысяч экземпляров. Итак, из «Сказания» мы можем узнать, почему Сталин остался во время Отечественной войны в Москве — ему отсоветовала уезжать блаженная Матрона, с которой вождь якобы лично встречался. Здесь же приводится диалог некоего академика с верной почитательницей «старицы». На вопрос женщины, почему же после смерти Сталина «так унизили», «академик» ответил, что тот «расстрелял много, очень много хороших людей». Приведенный на это замечание контрдовод поражает своей наивностью — «ему Берия подсовывал документы, которые вредили Русскому народу и Государству»[166]. Выходит, во всем виноват злодей Берия, прямо по Пушкину: гений и злодейство — две вещи несовместные. Однако еще более поражает «предвидение» блаженной о смерти Сталина и его убийцах.

«Как-то она сказала: „Кто знает, может Господь и помилует Сталина! Он сам пленник“. Я спросила, — пишет повествовательница, — „У кого?“ Она: „У Кагановича и всех тех!“ Показывала, как Сталин перед смертью будет кричать: „Что вы, что вы!“ А по одной стороне постели будет стоять Каганович, а по другой сестра его. „Что хотите делать со мной?“ А они наложат подушку на него. Это было сказано Матронушкой в 1943 году»[167]. Кто такие «они», догадаться нетрудно, как нетрудно понять, что стремятся доказать составители «Сказания». Сталин получается каким-то «раскаявшимся разбойником», настоящим большевистским Оптой.

Мифотворчество — старая болезнь. Человеку чаще хочется верить в созданный его воображением образ (или схему), чем признаваться в изначальной невозможности все «разложить по полочкам», с максимальной достоверностью расставив любые акценты (хотя стремление упростить /и тем самым разрешить/ проблему вполне объяснимо). Один раз ступив на эту дорогу, трудно с нее сойти — приходится поддерживать созданную схему с помощью каких только возможно доказательств[168].

Вполне понятно, что «матронинское» отношение к Сталину предполагает и сочувственное отношение к представителям той Церкви, навстречу которой вождь в конце концов пошел. К тому же союз сталинского государства и Православной Церкви, возглавлявшейся Патриархом Сергием, был закреплен такими «подарками» власти, как созыв архиерейского Собора, разрешение издавать Журнал Московской Патриархии, возрождать духовные школы и многим другим. Но наиболее показательным «подарком» стала, по моему убеждению, ликвидация обновленчества. О том, что предшествовало этому событию, мы можем узнать из опубликованного М. И. Одинцовым документа — письма Г. Г. Карпова И. В. Сталину.

«Совет по делам Русской православной церкви при СНК СССР, — писал он, — исходя из того, что обновленческое течение сыграло свою положительную роль на известном этапе и последние годы не имеет уже того значения и базы, и принимая во внимание патриотические позиции сергиевской церкви, считает целесообразным не препятствовать распаду обновленческой церкви и переходу обновленческого духовенства и приходов в патриаршую Сергиевскую церковь». Сталин поддержал Карпова, написав: «Правильно. Согласен с Вами». Поддержал его и В. М. Молотов. «На места были направлены соответствующие разъяснения и указания, — подытоживает М. И. Одинцов, — и в результате обновленчество стало разваливаться на глазах»[169].

Комментировать сказанное, очевидно, не стоит — все ясно и так. Дело здесь, разумеется, не столько в обновленцах, сколько в принципиальном подходе властей к проблеме: возрождение старых отношений (тесной связи государства и Церкви) заранее предполагало государственную помощь.

Конечно, легко обвинить Патриарха Сергия в конформизме, но невозможно признать его лишь безыдейным и безнравственным честолюбцем, желавшим власти любой ценой. Он, конечно же, желал власти, но при этом оставался глубоко верующим человеком, искренне желавшим блага Церкви — как он его, это благо, понимал. Следовательно, вопрос о поступках Патриарха Сергия и его политической линии есть вопрос о том, что такое благо Церкви (как социального института), и что этим благом не является.

XIII

Существует старая истина: подобное порождает подобное, а добро не рождается от зла, оно от добра рождается. Благо ли для Церкви покупать легализацию ценой неравного «конкордата» с безбожным государством, ценой отказа от честного слова в защиту уничтожаемой веры и истребляемого клира?

Стоит ли сохранять единое церковное управление, отказываясь от правды, заявляя об отсутствии гонений и тем самым как бы подхлестывая их?