— По-моему, весьма достойный жест, — заявил Мишель. Как заметил германец, за несколько минувших недель отношение его молодого приятеля к сюзерену претерпело значительные изменения. Де Фармер по-прежнему скептически воспринимал фигуру Ричарда в целом, однако умудрялся выискивать в характере Плантагенета черты, заслуживавшие уважения либо подражания. Если дело так пойдёт и дальше, — мрачно предрекал барон Мелвих, — к концу Крестового похода из Мишеля получится образцово-показательный рыцарь: воинственный, простоватый и туповатый.
Комнина увели, с галереи донеслась весьма нестройная и заунывная музыка, и развесёлое празднество покатилось дальше. Подумав о том, что вскоре грядёт Рожество, мессир фон Райхерт невольно содрогнулся — подобные торжества растянутся самое меньшее на две-три недели. Пусть Кипр настолько близок к Святой Земле, что даже шторма и ураганы из Африки не смогут помешать кораблям добраться до побережья Палестины, но неповоротливое Воинство Христово ещё не скоро двинется в дальнейший путь. Плантагенет — невеликий стратег, но даже ему ясна простая мысль: без координации сил европейцев Поход обречён на провал. Где-то неспешно движется по болгарским землям огромное войско Фридриха Барбароссы, может быть, уже приближающееся к Константинополю. По всему выходит, что посланцам Ричарда придётся не только вручать живой дар, но и быть посредниками между двумя армиями. Интересно, Львиное Сердце снарядит в далёкий поход кого-нибудь из свитских, имеющих опыт в подобных делах, или по своей всегдашней непосредственности взвалит все обязанности на некоего бывшего обер-лейтенанта?
Чутьё подсказывало Гунтеру, что последний вариант ближе всего к истине.
Сегодняшний день был последним, который мессиры фон Райхерт и де Фармер проводили в Липене. Завтра королевским посланникам, их эскорту и пленнику предстояло совершить переход в гавань Фамагусты, дабы сесть там на корабль и отправиться в далёкое путешествие.
В крестносном лагере шла непрекращающаяся попойка, несколько облагороженная мыслями о пришедшем Рождестве. За отсутствием традиционной омелы на шатрах красовались связанные венками оливковые и кипарисовые ветви. Барон Мелвих наведался в ставшую почти родной шотландскую стоянку — там, оглушая присутствующих, гремел и ревел айстедфорд, песенное состязание бардов. Принц Эдвард, по долгу и высокому происхождению призванный в судьи, восседал на перевёрнутом бочонке посреди своих клетчатых подданных. Вид у него был меланхолический и смиренный.
В шатре Ричарда Львиное Сердце тоже распевали, но более проникновенно и возвышенно. Безошибочно опознав сладостные рулады де Борна и, что удивительно, выступавшую вторым голосом мадам Беренгарию, фон Райхерт плюнул и сбежал, покуда не зазвали на огонёк. Его вынесло к палаткам бенедектинцев, где шла непрерывная рождественская служба, потом к самым стенам крепости, еле освещённым редкими факелами… и тут его окликнули.
Обернувшись на голос, вполне могущий принадлежать человеку почтенных лет, барон Мелвих изумлённо заморгал и на всякий случай протёр глаза рукавом. Не помогло.
«Вроде ж нарочно не пил сегодня, — тоскливо подумал германец. — Даже у скоттов, хоть и зазывали, всего кружку оля опрокинул. Не могло ж с одной кружки так развезти, чтобы призраки начали мерещиться!..»
— Грех неумеренного винопития, сын мой, тут вовсе не при чём, — язвительно обнадёжило чудное видение, имевшее образ высокого старикана, седого, с двумя залысинами и лопатообразной, довольно неухоженной бородой. Облачён сей достойный муж был в выцветшую серую рясу, подпоясанную размочаленной верёвкой. Если Гунтера не подводили память и воображение, старец должен был откликаться на имя «отца Колумбана». «Мученика, долготерпеливца и страстотерпца», как непременно добавлял сам святой отшельник, проживавший на землях барона де Фармера и в данный миг обязанный находиться вовсе не здесь, а на сотни лиг севернее. — Однако ж в рассуждениях своих ты не ошибаешься. Меня здесь нет и быть не может.
— С кем же я тогда разговариваю? — туповато уточнил мессир фон Райхерт, автоматически добавив: — С Рождеством вас, святой отец.
— И тебя тоже, дитя моё, — хмыкнул нормандский отшельник. — Можешь считать, что разговор ты ведёшь со своей совестью. Кстати, как там поживает мой крестник?
— Карьеру делает, — склонив голову набок, германец попытался выяснить, не просвечивают ли через фигуру святого отца огни близлежащего лагеря. Вроде не просвечивали. Отец Колумбан вполне устойчиво стоял ногами в плетёных сандалиях на местной каменистой почве, не собираясь развеиваться обрывками тумана. — При короле нашем Ричарде подвизается.
— Это хорошо, — одобрительно покивал святой брат. — Я всегда говорил: обождите, из мальчика таки выйдет толк. Ну, а ты сам, Гуннар, уроженец будущих времён? Ты прожил здесь уже полгода. Каково себя ощущаешь?