Время винограда

Месяц август,
месяц август,
далеко ли до беды:
я боюсь, что стали в тягость
веткам сочные плоды.
(Ты ресницами пугливо
не мигай: не будет взрыва,—
высшей истины правей,
бомбы мирного налива
обрываются с ветвей…)
Месяц август,
месяц август,
подставляй широкий чан:
я боюсь, что стали в тягость
небу звезды по ночам.
(Ты ресницами пугливо
не мигай: не будет взрыва —
небо звездочка прожгла,
сообщив нам торопливо
о конце добра и зла…)
Месяц август,
месяц август,
ты спросил бы у садов —
то ли в тягость,
то ли в благость
время
паданья
плодов?..

Завистник

Его всю жизнь снедала зависть
к обычным людям и богам,
и взгляд петлял, как будто заяц,
лисой гонимый по снегам.

Он был врагом чужой удачи

и не умел прощать того,
что тот смеется, этот плачет,
но плачет искренней его!

Он чувством тайным и недобрым

был безнадежно обожжен.
В его душе шипела кобра
и распускала капюшон.

Казнясь ночами, одинокий,

он не искал иных начал —
всем придавал свои пороки
и тут же всех разоблачал!

И потому бывала радость

сырой и темной, как подвал:
он сам не жил — и тем, кто рядом,
нередко солнце закрывал.

Ползеныш

Критикующий бас
и восторженный возглас побед.
Громких слов не боюсь —
опасаюсь я шепота вслед.

Шепоток, шепоток

шелестит, словно уличный хлам.
Я тебя ненавижу,
людской шепоток по углам!

Эти мимо проходят —

и слова не скажут в глаза!
Но ползет шепоток их,
как будто в бурьяне гюрза.

Он ползет пресмыкаясь.

У гадов повадки свои.
Он ужалит тебя
не слабей ядовитой змеи.

Ворон

Жил возле дачи хитрый ворон,
как наблюдатель наших дел.
Он, будто угольщик, был черен,
а клюв, как золото, желтел.

Порой он каркал оголтело,

кому-то хлопал в два крыла.
И все, что чуточку блестело,
тащил безбожно со стола.

Хозяин призрачных владений,

на все глядел он свысока,
несомневающийся гений
околодачного мирка.

Немало видевший и зоркий,

не сомневался он ни в чем:
стекляшки крал — и был в восторге,
себя считая богачом.

«Года грозят седою бородою…»

Года грозят седою бородою,
стремится хворь умерить нашу прыть.
А сердце брызжет силой молодою
и хочет волноваться
и любить.

Что толку повторять — ты день прошедший,

давно, мол, спета песенка твоя?
Я думаю, что только сумасшедший
от песен отлучает соловья.

«Я счастлив тем, что не страницы…»

Я счастлив тем, что не страницы,
не главы книги неживой,
а мне дано прочесть ресницы,
твое дыханье, облик твой.

И эти руки, губы эти,

и душу, полную огня.
И нет читателя на свете
во всем счастливее меня.

Ты и я