— Увы, сеньора, выходные у меня бывают редко. ― Он неопределенно взмахнул шляпой. ― Приходится трудиться за семерых и некоторые вещи проверять лично.
— И успешно? ― поинтересовалась Хоакина.
Эспиноса прищурился.
— Кое в чем да, кое в чем нет. С утра пришлось который раз вытрясать душу из сапожника Лопеса, единственного бокора на острове. Только он в который раз развел руками. Хотя я верю, что его знаний не хватит, чтобы поймать более умелого коллегу.
— А тот, кто помог вашей матери, донье Ане, ― вспомнила Хоакина. ― Его вы допрашивали?
Рафаэль Эспиноса понимающе усмехнулся и вытер рукой со шляпой пот со лба.
— Мама долго не хотела говорить о нем. Вероятно, думала, что я с ним что-нибудь сделаю. Но Луис Суарес сам скорее скоро преставится. Ему под сотню лет. Надо придумать, как получить его показания с Сан-Хосе или выбрать время и самому туда съездить.
— Я бы на вашем месте сделала это побыстрее. Если у него седьмая ступень, то, вероятно, он и есть исполнитель. Вы проверяли, инспектор, так ли он немощен на самом деле?
Рафаэль Эспиноса покачал головой.
— Нет. Больше я вам ничего не скажу, сеньора. Даже если пригласите в дом на чашку кофе.
— Кто-то уже пытался, ― понимающе улыбнулась Хоакина.
— Тереза де ла Серда, ― кивнул инспектор. ― Третий приятель сеньора Феррейры дал другие показания, и он лишился алиби. Адвокат Борхес попытался меня подкупить. Пришлось сказать напрямую, что это не пойдет на пользу его практике. Еще раз попробует ― придется придать его выкрутасы огласке.
— Донья Тереза беспокоится о сыне, ― сказала Хоакина.
— А кавалер о ее наследстве, понимаю. Хотя ему-то как раз выгодно, если сеньор Феррейра угодит в тюрьму, ― усмехнулся Эспиноса.
— Вы плохо думаете о людях, инспектор, ― укорила его Хоакина.
— Что поделать, такова работа, ― развел руками инспектор. ― Я могу даже плохо подумать о вас и не поверить, что вы не рассуждали о том, что и сестра, и племянник старика могли убить его.
Рафаэль Эспиноса был прав, но Хоакина рассердилась на его самоуверенность, граничащую с дерзостью.
— И я отвечу вам тем же, инспектор, заметив, что вы не были бы столь бесстрашны и непочтительны, не заключи ваша мать Договор. Более того, вас бы уже попытались снять с должности за неудачу с посмертным свидетельствованием.
Последовала пауза, во время которой Хоакина воинственно вздернула подбородок, готовясь отразить атаку. Но Рафаэль Эспиноса неожиданно рассмеялся, а после довольно галантно поклонился.
— Блестяще, сеньора де Веласко, ― произнес он. ― Но вынужден вас поправить. Договор скорее тяготит меня, чем радует. Неуязвимость порождает равнодушие к жизни, поскольку она теряет ценность. Мама спасла меня от участи отца и братьев, но заключила в ловушку вечного одиночества. Какая женщина захочет связаться со мной, зная, что любая неосторожность или супружеская ссора может привести к непоправимым последствиям?
— О, ― только и смогла произнести Хоакина, которая не думала о другой стороне дарованного Эспиносе чуда. ― Мне очень жаль, правда.
— Ничего, ― суховато ответил инспектор, словно пожалев о мгновении откровения. ― Я намерен раскрыть дело даже без давления губернатора и архиепископа. Убийца обошел меня трижды, а это своего рода вызов.
— Но как вы поймаете бокора? ― спросила Хоакина, внимательно глядя на упрямо сжатые губы и усталые глаза полицейского.
— Поймаю, ― уверенно усмехнулся тот. ― Круг подозреваемых узок. Главное добраться не до бокора, а до нанимателя.
— Колдуны вуду не всегда берут деньги за услуги, ― зачем-то сказала Хоакина, внезапно охваченная желанием помочь инспектору. ― Тот, кто его нанял, не обязательно богат или взял в долг. Он мог расплатиться чем-то еще.
— О да, мне это известно, ― теперь уже с грустью улыбнулся Эспиноса. ― Думаете, стоит поискать того, кто внезапно заболел или лишился чего-то важного?
Хоакина поежилась под его пристальным взглядом и, поняв, что он имеет в виду, ответила:
— Нет, инспектор, это была бы слишком невыгодная для меня сделка. И зачем мне убивать соседа?
— Все-то вы понимаете, сеньора де Веласко, ― снова поклонился Рафаэль Эспиноса. ― Что ж, благодарю за приятную беседу и желаю хорошей прогулки.
«Ничего себе приятную, ― размышляла Хоакина, смотря вслед прихрамывающей удаляющейся фигуре. ― Обвинил меня в убийстве, чушь какая».
И все же ей стало не по себе.
Настолько, что ночью, промучившись бессонницей пару часов, она решила встать и написать, почему Хоакина де Веласко не убийца, чтобы успокоиться. А также сделать заметку не забыть узнать утром у Фернандо, не было ли нелицеприятных высказываний о хозяине Хрустального ручья с ее стороны.