Время жестоких снов

Они были в зале. Мать утюжила, отец в гражданском, развалившись в кресле, смотрел телевизор. Когда я уселся на диване, установилось молчание, густое и тяжелое, наполненное ложью дикторши новостей. Может, это из-за меня? Что я сделал не так?

– О чем говорили? – попытался я.

Мама только через миг-другой вздрогнула, поняла.

– Ни о чем важном, – ответила, продолжая гладить.

Отец что-то проворчал, глядя в телевизор.

– Звонила Бочковская. Спрашивала, не поеду ли я с ними вечером за покупками, – закончила мама. – Не хочешь со мной?

Отец посмотрел на меня так, что мне это совершенно не понравилось. Было в его взгляде некое обещание конспирации, сообщение только для меня, которого я, тем не менее, не мог прочесть. Утюг фыркнул паром.

– Не могу, – ответил я наконец. Мама глянула на меня вопросительно. – Есть у меня кое-какие обязанности.

– Обязанности, – повторила она.

– Ага.

– Ты ведь знаешь, – сказал ей отец. – Приближается наступление. Мы готовимся.

Она не ответила, даже не подняла взгляд.

– Это просто поездка за покупками. Поедем в другой раз. – Я говорил все громче.

– Ты должна быть рада, что Лукаша завербовали, – подвел итог отец.

– Я беспокоюсь о тебе, – ответила она. Наконец подняла на меня взгляд. – О тебе, сынок.

– Он справится, – сказал отец.

– Ага, – согласился я. – Я справлюсь.

Попытался улыбнуться.

За окном пролетела одна из городских гончих. Мы услышали далекие предупредительные сирены. Еще одна протечка.

– Может… Не знаю. Может, тебе снова начать принимать лекарства.

Вот значит как.

Я получал их годы назад, во время реабилитации. Они усиливали сопротивление перед чудесью, но превращали меня в овощ. К счастью, по совету отца я сумел от них отказаться, прежде чем стало поздно. Мама, конечно, боялась, но в конце концов, думаю, осталась довольна. Потому что они оба опять получили настоящего меня (хотя вскоре меня завербовали). А теперь, перед близящимся наступлением врага, она хотела, чтобы я снова отправился в бега.

– Мне не нужно принимать эти лекарства.

– Но…

– НЕ НУЖНО.

Пожалуй, вышло слишком громко. Длинные мгновения тишины. Идиотизмы из телевизора. Пофыркивание утюга.

– Я так устала.

Я еле ее услышал. Но почувствовал эти ее слова где-то глубоко в теле.

– Я знаю. Знаю, мама.

Отец делал вид, что не слышит. Я же сидел так между ними годами, совершенно бессильный. Нога болела все больше. Я протер глаза.

Мобилка в кармане запищала. Я прочитал сообщение. Очередной ньюслеттер для выпрямителей региона: штаб информировал о перегруппировании отрядов врага.

– Эта мобилка, всегда только мобилка, – прошипела мама.

Я взглянул на нее растерянно.

– Что ты в ней читаешь, а? – продолжила она. – Что там такое?

– Марила… – начал успокаивающе отец. Но безрезультатно.

– Кого ты в ней ищешь? – накручивала она себя. – Ну, кого? Скажи мне, Лукаш. Кого?

Я знал, что она хочет услышать правду, поэтому соврал:

– Это Дагмара. Дочка новых соседей. Тех, сверху.

Она замолчала, растерянная. А я начал – осмотрительно, стараясь не сболтнуть лишнего, – рассказывать про вчерашний день. Я хотел сделать это еще вчера, как только вышел от Дагмары, хотел сообщить о ней всему свету. То есть этим двоим.

Они слушали. Мать расспрашивала о подробностях. Отец нам улыбался. А потом ответил на звонок. Отец поздоровался со строгиней Михальской, они коротко поговорили о вещах, которых я не понимал. Мама только качала головой.

Я закончил рассказ раньше, чем намеревался, больше нечего было говорить. Прежде чем я вышел, мама попыталась еще раз:

– Мы могли бы сегодня после магазина заехать на кладбище.

– Мама… Зачем?

Она прикрыла глаза и не стала отвечать. А я сбежал к себе.

* * *

Еще до полудня позвонил отец. Я даже не услышал, как он ушел.

– Готовься.

– …

– Уже скоро.

Мир замер на полувздохе, на полумысли даже.

– Наступление?

– Да.

Значит, пора.

– Кое-где Пограничье уже жесткое от сгустков, – продолжал отец. – Мы регистрируем все больше ошибок на темной стороне сети, выявители чудеси начинают сходить с ума. Ну, и мы ищем кротов.

– Кротов?

Он вздохнул.

– Некоторые люди инфицированы. Они вызывают дополнительное возбуждение.

– Как… Что мне делать?

– Пока ждать инструкции. И известий от Мариуша, в нынешней ситуации они становятся бесценными. И будь осторожен.

– Ясно.

– Никому ни слова. Лучше избегай искажений в мемосфере.

– Конечно.

– И высматривай шпионов.

– Хорошо.

– Лукаш.

– Да.

– На войне нет компромиссов.

– Я знаю.

– Это просто. Или мы, или эта мерзость.

– Ага.

– Пока.

И все. И только.

Я тебя тоже, папа.

До того, как он отключился, я услышал на заднем плане женский голос. А может, я ослышался.

Я был весь мокрый. Буквально. Я вдохнул поглубже и раскашлялся, как последний астматик.

На войне нет компромиссов.

Был прекрасный июльский день. Солнечные лучи, простреливающие старые шторы, оглаживали мой затылок. Из-за окна, из песочницы, доносился безжалостный детский смех.

* * *

Я сидел на лавке, дожидаясь Дагмару. Ожидая конца света.