Всадники ниоткуда

— Ну вот и вспомнил, — спокойно констатировал его зазеркальный собеседник. — И сообразил. Конечно, ладья а и три пешки абс стояли на своих местах. Он не играл с племянником в шахматы. Он в одиночестве разбирал партию. Классическую партию Ласкер — Томас.

Ты ее знаешь, подсознательно помнишь, как играл Ласкер, потому и повторял при разборе партии его шахи слоном и ладьей. А в зафиксированном следствием положении на доске это было бессмысленно. Белые выигрывали по-другому.

Котов раскрывал и закрывал рот, как рыба на берегу, силясь что-то вымолвить, и не мог.

— Что с тобой? — услышал он.

Но ответить не успел. Ему показалось, что отражение в зеркале вдруг приобрело черты Родионова.

Зеленый

1

С того момента, как Котов спустился в сад, и до того, когда его отсутствие заметили на веранде, прошло не более пяти минут. Родионов первый увидел его у светящегося купола и сначала даже подумал, что он вопреки законам равновесия не стоит, а висит над ямой с метеоритом. Он подхватил его под руки и тут только заметил, что Котов как бы очнулся, а до того стоял не шелохнувшись и с закрытыми глазами.

— Столбняк или обморок? — пошутил он, когда они вдвоем со Славкой привели Котова на веранду.

— Ни то ни другое, — сказал тот. — Сон. Очень странный и очень результативный сон.

Он рассказал о мучившей его загадке и о неожиданном ее разрешении. Он даже снова расставил шахматные фигуры и показал, каким он представлял себе окончание партии и каким оно было в действительности.

— Я очень смутно, но все же представлял себе, что где-то видел эту позицию, только не мог вспомнить точно.

Сон наяву подсказал мне разгадку: старик не играл в шахматы, партнера у него не было, он разбирал партию, сыгранную Ласкером и Томасом в начале века. Недавно о ней вспомнили в каком-то журнале. Там и нашел ее Логунов.

— Значит, нет обвиняемого? — спросил Родионов.

— Завтра прекращаю дело.

— Сон в руку.

Котов задумался.

— Но почему наяву? И почему именно во сне я вспомнил забытое? — Он обращался к Микульскому.

Тот ответил не сразу. Видимо, ответ был неясен ему самому.

— Трудно сказать. Может быть, это результат излучения видимого или невидимого. Мгновенное напряжение памяти, как в опытах с электротоком. То, что хранилось в кладовой подсознательного, переключилось в область сознания. Нечто вроде химической реакции, в которой роль катализатора сыграло неведомое нам излучение. Впрочем, все это только догадки.

— А цвет? — спросил Котов.

— Какой цвет? — не понял Микульский.

— Был белый, стал желтый.

— А теперь зеленый, — сказал Славка.

Желтая хрустальная чаша над кратером действительно зеленела. Золотистый газ, клубившийся‘ внутри ее, стекал все ниже и ниже, уступая место то мигающим, то сливающимся зеленым огням светофоров. Этот зеленый костер разрастался все шире и шире, заполняя всю трехметровую полусферу над кратером.

Неожиданно Славка молча одним прыжком перемахнул перила веранды.

— Куда? — крикнул Котов.

— Не будь единоличником, Кот, — огрызнулся на ходу Славка, — я тоже хочу сон наяву.

Родионов обеспокоенно взглянул на Микульского.

— А это не опасно, Феликс Юрьевич?

— Я же не умер, — вмешался Котов. — И радиации нет: они проверили.

— Так цвет же изменился.

Микульский пожал плечами: смешно, мол, его об этом спрашивать, когда явление непонятно даже специалистам. Но тут же поспешно спустился по лесенке в сад.

— Я посмотрю за ним, — сказал он. — Честно говоря, я бы не рекомендовал такие эксперименты. Но мне почему-то думается, что особой опасности нет.

А Славка в это время уже метался вокруг зеленой полусферы над кратером.

— Кажется, у меня бессонница! — крикнул он.

— А вы встаньте туда, где стоял Котов, — посоветовал Микульский. — По-моему, излучение направленное.

Найдя следы котовских тапочек, Славка встал и нагнулся над зеленым костром.

— Слава! — негромко позвал Микульский.

А тот, не отвечая, уже застыл над кратером.

2

Он не потерял сознания, как и Котов. Сначала даже не заметил никаких существенных перемен ни в своих ощущениях, ни в окружающей его обстановке. Даже горячий ветер, пахнувший ему в Лицо, показался жаром из кратера.

Но, вглядевшись, он не увидел ни развороченной ямы с метеоритом, ни бушевавшего над ней зеленого костра. Сбоку тянулась аккуратная глубокая канава-раскоп, уходившая сквозь слой песка в твердый охряный, должно быть, глинистый грунт. Осыпающийся песок струйками стекал по стенкам раскопа на дно. Впереди подымались остатки разрушенной ветрами и временем крепостной стены, косо обрывавшейся у раскопа. Песок был повсюду — в канаве, на стене, под ногами, — светло-желтый волнистый песок, где-то очень далеко срезанный голубым горизонтом.

Именно голубым. Подмосковное графитно-серое небо разлилось чистой, прозрачной лазурью. Затемненный тучами северный вечер высветлило закатное, но еще очень жаркое южное солнце. Палящий зной ложился на песок, а песок скрипел под ногами, как гравий.

«Сплю, — весело подумал Славка, — что-то будет?!»