Всадники в грозу. Моя жизнь с Джимом Моррисоном и The Doors

Ронни обеспечила нам наш первый, самый важный прорыв. За полгода до нашего появления «Whiskey» был чисто танцевальным заведением с гоу-гоу девочками в клетках и поп-исполнителями типа Джонни Риверса. Но к тому моменту они переориентировались и начали устраивать рок-концерты. Элмер Валентайн, совладелец клуба, всегда был в курсе новых тенденций, и тогда, и в последующие годы. (К началу 70-х клуб было зачах и прикрылся, но в середине 70-х Элмер снова открыл его — и с большим успехом — уловив новый всплеск творческой активности с появлением панков и «новой волны»).

С мая по июль 1966-го мы работали на разогреве у таких групп как Rascals, Paul Butterfield Band, Turtles, Seeds, Frank Zappa and The Mothers Of Invention, Them, Animals, Beau Brummers, Buffalo Springfield и Capitan Beefheart. Мы начинали выступления в девять вечера, когда клуб был полу-пустой, но это был важный шаг в нашей карьере. Мы заполняли первые пятнадцать минут, играя “Latin BS № 2”. Мы зависали на одном аккорде в ритме сальсы и импровизировали, причем Джим тоже участвовал, подыгрывая на маракасе. Пьеса была чисто инструментальная, мы разыгрывались — и сыгрывлись как ансамбль. Играть в «Whiskey» было престижно — и нам, наконец, начали платить как профессионалам — группа зарабатывала $495,50 в неделю.

Прошло немного времени, и пополз слушок: Doors — самый горячий хаус-бэнд на Стрипе. «Арто-рок», как прозвал нас Билл Кирби из университетской «Daily Bruin». Кирби назвал Джима «мрачным, страждущим и голодным ангелом из ада», а его пение «вопящими взлетами поэзии и музыки».

По иронии, нам больше всего понравилась ругательное ревю Пита Джонсона из «Los Angeles Times»:

The Doors — это квартет голодного вида, с интересным и оригинальным саундом, но с самым худшим сценическим исполнением из всех рок-н-ролльных групп в городе. Их лидер-вокалист эмоционирует с закрытыми глазами, электро-пианист зависает в трансе, согнувшись над своим инструментом, словно вычитывая таинства с клавиш, гитарист бесцельно слоняется по сцене и барабанщик кажется потерявшемся в своем отдельном мирке.

Вечером в гримерке, перед началом выступления, я похвастался нашим первом ревю в «Times».

— Он пытался нас опустить, — говорил я Рею, размахивая газетой. — Но я думаю, то, как он описал нас на сцене — это как раз то, что надо! Если бы я прочитал такое, чувак, мне бы точно захотелось увидеть эту группу. Рей, ты только глянь, ты «вычитываешь таинства с клавиш»! Прикинь? А я — «потерялся в отдельном мирке»? Чувак, этот парень РЕАЛЬНО зрит в корень.

Рей улыбнулся своей замечательной широкой улыбкой, а Робби сказал, что пора на сцену. Джим прикрыл глаза, готовясь к своему сценическому эмоционированию, и мы взяли его под руки и повели вниз по ступенькам, как слепого. Мы так хохотали, что еле смогли отыграть первую песню. У меня пол-отделения кололо в боку от смеха.

(Годы спустя я случайно столкнулся с Джонсоном на «Warner Bros. Records», где он возглавлял отдел артистов и репертуара, и первое, что вылетело у него изо рта, было: «Я дико извиняюсь за то ревю». «Не за что извиняться, Пит, — заверил я его. — Нас вдохновило то, как ты нас описал!»)

* * *

В июне мы с энтузиазмом ожидали выступления в нашем клубе группы Them во главе с их лидером, певцом и автором песен Ван Моррисоном. Он сочинил несколько прекрасных песен, например, “Gloria” и “Mystic Eyes”, которые уже успели войти в репертуар чуть не каждой клубной группы.

В вечер их первого выступления «Whiskey» был забит публикой, галдевшей в радостном предвкушении. VIP-ложи в конце зала были полны. Мы открывали концерт и начали — волнуясь — с “Break On Through”. Я загнал ритм, и песня прозвучала, как скороговорка.

— Ты загоняешься, Джон! — прокричал мне Робби, когда Рей играл свое соло. Он начал “Love Me Two Times”, кивая головой в нужном темпе, для гарантии, чтобы я опять не ускорился.

Люби меня дважды, я ухожу
боп-боп-боп-боп-боп-боп-боп-боп-боп-боп-боп
Люби меня дважды, ведь я ухожу
БОП-БОП-БОП-БОП-БОП-БОП! СКРИИИИИИЧ

У Робби «завелась» гитара, и это испортило всю концовку песни. Чёрт. Мы перенервничали.

В перерыв все искали, куда бы приткнуться. Марио, вышибала, узнал меня и пустил постоять на лестнице, ведущей на балкон, стоять на которой не разрешалось.