Всадники в грозу. Моя жизнь с Джимом Моррисоном и The Doors

— Джон, ты сбиваешь меня с толку. Я думала, тебе нравилось, когда ваша публика сидела на краешках стульев от волнения.

— Ну да, я горжусь тем, что мы сделали. Но тогда… о, Господи, как трудно все это выразить в словах. Я просто хотел нравиться. Я и понятия не имел, насколько глубоко музыка воздействовала на них. И на меня! Я до сих пор не понимаю, почему мы такие значимые. Окей, короче, никто не исследовал тьму так, как Doors. Даже Джерри Гарсия это признает. Вот его слова: «Все говорят, что Dead такие темные. Хорошо, а как насчет Doors? Они были темной группой 60-х».

— Поначалу мы тут не вписывались. На самом деле, мы вообще нигде не вписывались. За исключением Dead и Airplane, у всех групп в Сан-Франциско был такой сладенький саунд: «Украсьте волосы цветами» и все это дерьмо. Господи, да мы были чернушниками по сравнению со всей этой flower-power тусовкой. Так почему же тогда мы остались? Вопль бабочки?

Я чувствую, как гнев во мне снова закипает.

— Так в этом — все дело, так вот почему мы остались? Благодаря Тьме? Потому что мы представляли темную сторону человеческой души? Ну, посмотри, что сталось с Джимом. Он мертв. Вот куда заводит тьма! Срань Господня, что я несу?

— Так почему же ты не бросил все, тогда?

— Потому что это был мой единственный шанс! Единственная карта, с которой я мог сыграть. Я забросил колледж. Плюс… я люблю музыку. Это для меня как позитивный наркотик. Я готов терпеть всякие несносные проявления характера у музыкантов ради возможности играть. Я уверен, меня самого порой трудно вытерпеть, но, может быть, самое главное, что есть в моей жизни — это короткие моменты, когда я на одной волне с другими музыкантами. Jammin’.

Я ловлю себя на том, что широко размахиваю руками, словно играю на барабанах. Я смотрю на нее.

— ЭТО КАК СЕКС!

Она мгновенно краснеет, ее глаза вспыхивают, она кивает головой.

Я тянусь за миндальным печеньем, в надежде хоть как-то поубавить действие пейота.

— Как ты себя чувствуешь? Может, еще немного покатаемся?

— Конечно, — мягко отвечает она.

— Поехали на Холм Цветов. Это еще одно место, где мы фотографировались. У тебя там глаза разбегутся.

Мы снимаем замки с велосипедов, которые взяли напрокат этим воскресным утром в магазине на Станьян Стрит и медленно катим по направлению к Консерватории Цветов.

— Классно на велике, скажи? Совсем не то, что в машине, — говорит Дебби.

— Смотри, деревья как будто кричат: какие мы зеленые! — восклицаю я.

— Какой ты смешной! А что такое «лав-ин»? Что это было? — неожиданно спрашивает она с любопытством.

— Это было, когда Джордж Харрисон повел толпу из нескольких тысяч хиппи по Хейт Стрит в этот парк. На «лав-ин», так это назвали. Просто большая тусовка, все в разноцветных прикидах и фенечках. Обязательный реквизит для участия в маршах протеста. Мы понимали, что при таком количестве народа мы можем не просто прокайфовать от того, как много нас таких, мы можем что-то сделать. Нас объединяло много общих целей и чувств: отстоять свободу говорить, бойкот призыву в армию, стоп войне во Вьетнаме. У меня было такое чувство, что мы побеждаем, когда я присоединился к этому огромному шествию в защиту мира, которое проходило по этим улицам.

— А ты не боялся? Как по мне, это было похоже на бунт, на восстание.

— Когда ты вместе с людьми, которых ты любишь, с такими же, как и ты, ты чувствуешь себя в безопасности.

Проходит несколько минут, мы подъезжаем к консерватории, великолепному стеклянному Залу Цветов, точной копии Crystal Palace в Лондоне. Солнце ярко сверкает на окнах. Мы ставим велосипеды и заходим внутрь.

Тропический рай. Я усаживаюсь на скамейке напротив гигантской пальмы из Южных морей. Дебби отправляется побродить.

Где находит приют, скажи, воля твоя
Улиц поля, они не умирают
Не проси чтобы я объяснял, почему
Ты заплачешь скорей, я скорей улечу

Оказавшись здесь, вместе с Дебби, в тропическом лесу, я думаю, что понял, наконец, истинный смысл этой строфы. Такова природа криптических, загадочных стихов Моррисона; иногда уходят годы на то, чтобы проникнуть в их тайну. Сейчас в этих строчках мне видится один из редких у Моррисона лучиков надежды. Для меня, пережившего неудавшийся брак и вновь оказавшегося в одиночестве посреди улиц, в этих словах звучит насмешливый совет друга: оставь за спиной годы, когда тобой владела страсть к скитаниям. Жизнь среди улиц убила его. Я не могу позволить, чтобы это случилось со мной. Встретившись с Дебби, я чувствую себя как будто вновь рожденным.

Наполнен Хрустальный Корабль до снастей
Тысяча девушек, тыща страстей
Миллион разных тем жизнь заполнят твою
Когда мы вернемся, я позвоню