Всадники в грозу. Моя жизнь с Джимом Моррисоном и The Doors

Казалось очень богемным сыграть в Сан-Франциско, городе поэтов и кислотных рок-групп. Местные группы относились друг к другу почти по-братски, что меня особо восхищало. Я говорю «почти», потому, потому что самые заядлые музыкальные фрики стали тыкать пальцами и смотреть сверху вниз на Jefferson Airplane, когда те начали нормально зарабатывать. Grateful Dead, которые иногда раздавали публике кислоту на концертах, считались реальной крутизной. Country Joe and the Fish звучали как сама кислота. С мощным ревером и многократными повторами они пели: «ТВОЯ твоя СЕРЕБРЯНАЯ серебряная ПЛОТЬ плоть ЗА за ТОНКОЙ тонкой ДВЕРЬЮ дверью МОИХ моих ГЛАЗ глаз глаз глаз глаз». Местные сказали, что мы звучим похоже на Country Joe, но основанием для этого было только то, что у нас был похожий состав — и мы и они использовали орган. Стихи Джима определенно отличались от «Твой жадный рот мой голод возбуждает и я встал в полный рост для любви».

Сан-Франциско был символом контркультурного движения. Билл Грехем, местный рок-антрепренер, лаконично сформулировал это в «Chronicle»:

Сочетание потока людей со всей страны и лояльность властей, которые, по идее, должны были бы стараться душить эту страсть к самовыражению у всех этих молодых людей посредством музыки, поэзии и театра, и были причиной того, что Сан-Франциско стал Меккой.

Стены домов и ограды по всему городу были разрисованы галлюциногенной живописью, и Сан-Франциско производил впечатление одного сплошного калейдоскопа. Дом на Хэйт-Эшбери, где жили Dead, расписанный в цвета радуги, был своего рода «резиденцией» движения хиппи. А по другую сторону залива находился студенческий городок Университета Беркли, колыбель либерального активизма. Страной уже два года как правил Линдон Бейнс Джонсон, избранный в качестве президента № 36, и он продолжал эскалацию необъявленной войны во Вьетнаме, под аккомпанемент речей о «Великом Обществе» и о «Войне с Бедностью». Чем достал до невозможности. В воздухе пахло бунтом.

Ближе к полудню мы уселись в такси и поехали через весь город в «Fillmore East Auditorium».

Филлмор. Внешне ничем не примечательное здание из коричневого кирпича, концертный зал в пригороде, на границе с хулиганскими черными кварталами. Билл Грехем, трансплантированный нью-йоркец с нью-йоркской хваткой, устраивал здесь концерты таких групп, как Airplane, Dead, Country Joe и Big Brother and the Holding Company. Он проявил истинное новаторство в том, что психоделические рок-группы проходили у него одним списком вместе с блюзовыми и джазовыми исполнителями типа B.B. King и Woody Herman. Для Жака Хольцмана было большой удачей уговорить его дать нам выступить. Но “Break On Through” уже был у людей на слуху, и это заработало нам право сыграть на разогреве у Young Rascals и Sopwith Camel, двумя куда более раскрученными и приличными, по сравнению с нами, коллективами. Мы высадились из такси перед служебным входом в концертный зал, прямо в разгар уличной сценки: пара хиппанов пытались пробить контрамарки на вечерний концерт. Вид за углом налево напоминал Гарлем, с местными черными братками, распивавшими из бутылок в бумажных пакетах.

Мы прошли в пустой зал, слегка огорошенные его размерами. Тут, ни с того ни с сего, возник злобный дяденька с характерным нью-йоркским акцентом. Он тащил за шкирку какого-то пацана, и вопил на весь зал: «Хотел пролезть на шару, да? Пошел нахер отсюда!». Он поддал бедолаге ногой под зад и спихнул со ступенек. Мы были в легком шоке. Так состоялось наше знакомство с Биллом Грехемом, хозяином заведения.

Вечером нас отвели в гримерку на балконе. Публика уже начала прибывать, нам предстояло играть первыми, и я сказал Рею:

— Спущусь в зал, погляжу, чем народ дышит.

— Ты только смотри, сам там не надышись, — предупредил Рей.

Робби взглянул на меня, продолжая настраивать гитару, и вновь погрузился в свой предконцертный отмороз. Реакция публики его не интересовала, он был всецело поглощен своей игрой. Мне наоборот, всегда было важно заранее определить, что за публика и с каким настроением. Я считал, что это может помочь мне правильно выстроить наше выступление и что-то изменить, если нужно.

Я не мог поверить своим глазам, глядя на толпы фриков, заполнявших стоячий партер. Грехем встречал народ у входа и вручал каждому по яблочку из здоровенного мешка. Он вел себя совершенно иначе и казался другим человеком, милым и приятным. Часть публики уже танцевала, импровизируя под Отиса Реддинга: пластинку крутили через звуковую систему на сцене. Грехем явно знал, что делает. Другие укладывались прямо на пол. Волосатый народ был весь в бусах, феньках и в дашики — широких цветастых рубахах в афро-стиле. Уличное язычество.