Несколько месяцев спустя после фиаско в Нью-Хейвене, мы, наконец, начали репетировать. Запись была уже на носу, и мы попали под давление обстоятельств. В итоге мы полезли в студию, не имея достаточно готовых песен, чтобы набралось на целую пластинку. Писать новые и доводить их до кондиции, как мы привыкли, было просто некогда. The Doors, в конце концов, привели в движение гигантскую бизнес-машину, с адвокатами и менеджерами, она набирала ход, движимая своим собственным диким импульсом. Прощайте, милые радости творчества ранних дней. Успех начал восприниматься, как убегающий поезд — и мы не могли его замедлить.
Однажды вечером на студии «TT & G» в Голливуде, где мы записывались за $100 в час, Пол Ротшильд взял нас всех за руки и вытащил из звукорежиссерской кабины в помещение студии, чтобы произнести одну из своих маленьких речей. Он сказал, что нам скоро понадобится хит, и что “Hello, I Love You”, с плотной аранжировкой — это то, что надо. Мы сочинили песню уже давно, но аранжировку к ней так и не подобрали.
В итоге она превратилась в очень нехарактерную для нас вещь с тяжеленным гитарным звуком, искаженным новомодной электронной игрушкой, фузз-боксом. Вдобавок Робби предложил изменить всю ритмическую структуру и подобрал цепляющий ритмический ход а-ля “Sunshine Of Your Love” Cream. Мне очень нравился текст, но новая аранжировка казалась надуманной. Когда песня вышла на первое место в хит-параде, я был сбит с толку.
Я взял выходной на вечер и отправился в кино на фильм «
В другой раз в студии, после того, как мы с Робби закончили наш пятнадцатиминутный перерыв на медитацию — привычка, которой мы следовали на протяжении нескольких лет — Джим опять начал ездить мне по мозгам, упрашивая, чтобы я сыграл на своих барабанах нечто предельно простое, базисное и примитивное. Он приставал ко мне не в первый раз, и до сих пор я отнекивался, потому что мне хотелось играть сложные ритмические рисунки. Зря, что ль, столько лет джазу-то учился! В конце концов я сдался и начал играть наитупейший бит из всех, какие знал, ⁴⁄₄, а Джим запел: «Пять к одному, бейби, из пяти один, ни один отсюда не уходит живым». Робби подобрал гитарный рифф, Рей вписался с органом, и мы получили нечто по-настоящему мощное.
— Что означает «один к пяти», Джим? — спросил я.
— Мое дело знать, ваше догадаться, — нахально ответил Джим, улыбаясь. И удалился в туалет.
Я обернулся к Ротшильду.
— Пол?
— Ну, я думаю, это означает, что к 1975 году будет по пять молодых людей на одного старика, и разделение пройдет после двадцатипятилетнего возраста.
— Круто.
Еще один умник нашелся.
Наш роуд-менеджер Винс Тринор вспоминает:
Первый альбом они забомбили за несколько дней, Пол поработал просто здорово. То же и со вторым. А затем Пол запустился с «
«Давайте попробуем еще раз, парни… мы почти у цели», — говорил Пол озабоченным тоном. Мы были с ним первые двадцать или тридцать дублей, но на дубле № 59 у «Неизвестного солдата» кончались боеприпасы. И это была только первая половина песни! (Мы записывали ее по кускам). На второй половине Пол прессовал нас не меньше. Записывая сцену расстрела в середине песни, мы маршировали по студии и стреляли из настоящего ружья, заряженного холостыми. Это был фан, но на каждый выстрел, думаю, мы истратили часа по два. Это казалось абсурдным. Терялась спонтанность.
Наверное, надо было что-то решать с «K.D.» У Пола имелась маленькая жестяная коробочка из-под пленки, в которой он хранил марихуану. На коробочке была наклейка с надписью «K.D.» — «Killer Dope», трава-убийца! И приписка: «Не садись за руль под этим». У меня было сильнейшее желание дописать: «Не садись за пульт под этим!» Экспериментировать — да. Репетировать — здорово. Но записываться — увольте.