Всадники в грозу. Моя жизнь с Джимом Моррисоном и The Doors

На следующее утро я не знал, чем себя занять. Проснувшись, я заварил травяного чаю, сделал йоговские упражнения и постриг ногти на руках. Последнее — по здравому размышлению. Меня всего обсыпало, и так было меньше шансов расчесать себя до крови. В полдень я решил вернуться на студию. Меня потянуло обратно, потому что я не знал, как жить дальше. Я не мог бросить то единственное, что наполняло мою жизнь в течение многих лет: музыку.

Всю дорогу от своего дома в Лорел Каньоне до студии «TT & G» на углу Сансет и Хайленд, я ощущал себя полным идиотом. Черная Моррисоновская туча по-прежнему клубилась там, я ощутил и это, едва переступив порог, но, слава Богу, меня встретили так же, как и Джима, после его закидонов: молчанием. Я бы не снес, если бы меня стали стебать вслух.

Я набрал полную грудь воздуха, прошел в звукорежиссерскую и сказал:

— Над какой песней сегодня работаем?

— У нас тут с Брюсом возникли кое-какие технические проблемы, — отозвался Ротшильд. — Думаю, это на несколько часов… а пока, может, тебе будет интересно пообщаться с двумя барышнями. Они в фойе. Это «Plaster Casters»!

— Что еще за хрень?

— А ты сходи, разберись, Джон.

С подачи Фрэнка Заппы, парочка работящих группиз сделала выставку в художественной галере. Художества были еще те. Барышни делали гипсовые слепки с эрегированных членов рок-звезд! Одна из барышень была мозговым центром — ей пришла в голову идея — а другая «готовила натуру». В ее задачи входило привести клиента в надлежащее состояние, пока первая замешивала гипсовый раствор в кружке из-под кофе. Работа у девушек была тонкая, подходить к ней надо было с умением и аккуратностью. Не приведи Господи, причиндалы знаменитости прихватит гипсом, сохнет-то быстро! Или, скажем, отдирать засохший гипс от лобковых волос? Я получил приглашение «попозировать», но спасовал. Все остальные члены группы тоже не подписались. Вызвался только один доброволец, наш ассистент звукорежиссера, Фриц Ричмонд. Он играл когда-то, в старом составе Jim Kweskin Jug Band.

На выставку я сходил. Мне запомнились три экспоната: очень большой, Джими Хендрикса, очень кривой, одного клавишника, и еще один, моего коллеги, ударника из Canned Heat, Фрэнка Кука.

* * *

“Unknown Soldier” был выпущен в качестве нашего второго сингла с альбома «Waiting For The Sun», следом за “Hello, I Love You”, ставшей хитом. Коммерческий успех «Неизвестному Солдату» не светил, из-за политической подоплеки текста. Но я был горд первым откровенным политическим заявлением Джима, и горд за нашу звукозаписывающую компанию, которая не побоялась его поддержать.

Завтрак под программу новостей,
Телевизором вскормлены дети,
Пулями пробита в шлеме голова,
И все кончено, для Неизвестного Солдата

Я тогда не особо задумывался, что для Джима, чей папа был боевым флотским адмиралом, “Unknown Soldier” был прямым вызовом отцу. Речь в песне не шла конкретно о войне во Вьетнаме, но я считал, что обобщенный образ делает ее еще сильней. Кто еще мог так сказать, как Джим.

Выройте могилу Неизвестному Солдату,
Что лежит как в гнезде, на ваших лживых плечах,
Все уже кончено… для Неизвестного Солдата,
Войне конец…

Наша «антивоенная филиппика», как назвал ее журнал «Time», поднялась до двадцать четвертого места в чартах. Околомузыкальный народ сказал, что нам вообще повезло, что ее допустили до эфира в те вьетнамские годы.

Как выяснилось, мы были одной из самых популярных групп во Вьетнаме.

У нас не было камер, чтоб щелкать пейзажи
Мы в круг пускали трубки с гашем и крутили пленки с Doors
И было темно, так темно по ночам, и мы жались
друг к другу, как братья
Мы обещали нашим матерям писать

И НАМ ВСЕМ ВМЕСТЕ ПРОПАДАТЬ

МЫ ГОВОРИЛИ, ПРОПАДАТЬ ТАК УЖ ВСЕМ ВМЕСТЕ
ДА, МЫ ВСЕ ВМЕСТЕ ПРОПАДЕМ

«Доброй ночи, Сайгон», Билли Джоэл

Для кого-то наша музыка олицетворяла тоску по дому, была отдушиной, через которую можно было вырваться оттуда, хоть на миг, возможностью ощутить связь с тем, что происходило дома, в Штатах, за тридевять земель.

Для других мы были темной фонограммой, ярившейся в их мозгу, когда они были под огнем. Самые отпетые из пехотинцев, те, кому выпало воевать в Долине О Шо, где каждая ночь была как Четвертое Июля, стягивали банданами свои отросшие волосы, глотали кислоту, отрезали уши и головы у мертвых вьетконговцев в боевом кураже и косили врагов из пулеметов под голос Джима, певшего “The End”. Взглянув им в глаза, «тыловые крысы» гадили в штаны от страха, когда они возвращались на базы.