Все больны, всем лечиться

Какую роль в этом заведении исполняли сестрички, я так и не понял. Когда минуло три или четыре часа (мне показалось – сто), зала наводнилась беленькими девочками с кукольными лицами. Они хватали «больных» под руки и уводили в коридоры через арки; меня тоже подхватили и увели, и тоже через арку, и через минуту я оказался в палате, в которой очнулся, а сестричка, уходя, закрыла за собой дверь.

Не на ключ, отметил я про себя. Да и вообще не плотно – язычок даже не щёлкнул.

Вот и славно, хотя и странно.

Я лёг и повернулся лицом к стене. Велел себе: «Жди сигнала» – и уставился на побелку. Не спать. Ждать. Со светом это делать легче.

Проснулся внезапно. Мне показалось, что я услышал плач – ребёнка или взрослого, я не разобрал. Свет по-прежнему горел, в тишине скрип кроватных пружин, когда я решил лечь на спину, прозвучал до раздражения громко.

Стучал Дикий уже или ещё нет? Какого чёрта я заснул?!

Что если он ушёл один?

Я приподнялся и сел, стараясь производить как можно меньше звуков. Нет, ничего, тихо. Никаких стуков в стену, никакого плача.

Дурдом спал.

Ушёл он или не ушёл? Пойти проверить или лечь и снова заснуть? Ведь по-хорошему – на что он мне сдался, этот парень с папуасами в бровях? И почему я должен верить его словам об обмане? Может быть, это он обманывает меня.

И ещё. Как меня всё-таки зовут?

Нет, старик, это сейчас неважно. Один придурок решил сбежать и потянул за собой другого, а этот другой взял и проспал, и теперь пойди разбери, состоялся побег или нет; для разбора как минимум нужно выйти из этой палаты и войти в другую, а я…

Плач нарушил тишину мышиным писком. Звучал он так, словно где-то далеко-далеко громко-громко плакал мужчина. Не рыдал, а именно плакал – жалостливо, почти воя, он перемежал плач всхлипами, и мне казалось, что всхлипы эти планируют на меня сверху.

Я медленно поднял голову. В потолке никаких отверстий не было. Даже лампы висели на стенах в виде бра.

Но стоп. Вот. Это, наверное, вентиляция. Квадратные дыры в стене под потолком – одна слева, другая справа от меня. Палаты, должно быть, нанизаны на эту невидимую трубу, как мясо на шампур, и через неё звуки пробираются в комнаты и заставляют принимать далёкое за близкое.

Я присмотрелся. Нет, я не задумал побег через вентиляцию: дыры были слишком малы даже для ребёнка. Но я видел, что отверстие в палату Дикого забито тьмой. Может, он сам проспал? А если сбежал, то как умудрился не заснуть в темноте, в то время как я вырубился при включенном свете?

Это заведение начинало пугать меня.

Где все, кого я должен любить? Где моя семья? Что с моей памятью? Что с моим именем и с именами всех вообще в этой чёртовой шарашке?!

Вдруг в коридоре зазвучали шаги, и я, различив цоканье каблучков, поспешил бухнуться на подушку. Закрыл глаза и притворился спящим, а ровно через секунду сестричка вошла в мою палату. Постояла на пороге – я был уверен, что она смотрит на меня, – выключила свет и вышла. А потом, судя по звуку на мгновение замерших шагов, навестила Дикого. Я силился определить, что она там делает, но у меня ничего не выходило. У него не горел свет, но сестричка пробыла в его палате минут десять. А потом неслышно ушла – неслышно для меня, потому что в ожидании её отбытия я просто уснул.

Проснулся снова со светом. Внутренние часы говорили, что солнце уже взошло, разум отказывался верить в утро без визуальных доказательств.

На всякий случай проверив, что с ногами всё в порядке, я поднялся, умылся над раковиной в углу и стал ждать куклу. Ведь она же придёт за нами, старик? Придёт. Мы не станем задавать ей глупые вопросы, вместо этого постараемся разобраться сами, верно? Верно.

Сестричка не замедлила явиться – как будто где-то в кабинетике только и ждала, чтобы я встал и принял какое-нибудь решение. И когда она повела меня, как беспомощного, в общую комнату, я не проронил ни слова, хотя меня так и подмывало съязвить на тему инвалидной коляски. В конце концов, зачем «больных» водить? Они что, могут по дороге упасть и свернуть себе шею?

Или сбежать. Ну точно.

Сбежал Дикий или нет? Этот вопрос мучил мой мозг до тех пор, пока сестричка не оставила меня в общей комнате и не ушла по своим делам. Я закрутил головой, не надеясь увидеть его среди «больных», и сперва даже не осознал, что действительно не вижу чудака.

Сбежал!

И слишком поздно до меня дошло, что я вижу не всё. Или не осознаю то, что вижу.

Он сидел далеко от меня, на противоположном краю комнаты, сидел как-то неловко и неровно, ранее торчащие во все стороны волосы теперь висели унылой паклей. Компания собравшихся вокруг него «больных» была безрукой, и таким же безруким был он.

Безруким, чёрт побери!

Попался.

Не может быть.

Или если не сбежал, то… его навестил главврач.

А вдруг они подслушали наш разговор о побеге и решили нанести упреждающий удар? Ррррраз – и нет руки. Два – и вторая отлетела.

О боже.

Они могут прийти и ко мне, я ведь тоже хотел сбежать!