Все, что мне дорого. Письма, мемуары, дневники

Вот это уважение и к чужой, и своей заднице меня греет, когда я соприкасаюсь с этой страной. Случилось там, в Германии, в воскресный вечер, на пустынной дороге, надо было сделать левый поворот моему другу, который возил нас на экскурсию в прекрасный городок Майссен. Налево и – на мост. Но была на дороге нарисована сплошная линия, и мой друг сказал: «Нельзя нарушить». Хоть не было и не могло быть полиции на ближайший десяток километров, а свернуть через сплошную линию всего-то три метра, но он таки, мой немецкий друг, проехал, соблюдая правило, несколько километров, чтобы развернуться… И все лишь потому, что «нельзя нарушать». Как просто. «Немецкая ограниченность!» – отмахнется мой соотечественник. И лихо пересечет все линии, какие возможно. «Самоограничение», – возражу я. Трудно привыкнуть соблюдать закон, но зато всем удобно жить. А попробуйте поездить по нашим дорогам на каком-нибудь дохленьком «Запорожце»… Затолкают, затюкают, заматерят с иномарок. Иной хам не только требует освободить дорогу, хотя, бывает, и не перестроиться, он тебе еще и кулак покажет, спасибо, что не стрельнет. И несутся, сверкая лаком, дорогие машины с купленными вкупе правами, нарушая общее движение и создавая опасность на дорогах… Ладно бы только себе, но и другим! И наша строжайшая милиция, умеющая находить нарушения даже там, где их нет, спокойно взирает на кульбиты всяких там «Мерседесов», ибо у них право сильного.

Так и живем по законам антилогики и получаем за это – антижизнь…

Если зовет своих мертвых Россия…

Еще в молодости прочел в какой-то восточной книжке: будет невмоготу – приникни всем телом к полюбившемуся тебе дереву, обхвати ствол руками и попытайся ощутить, как живительные токи перетекают в тебя, наполняя силой. А уходя, мысленно поблагодари, скажи дереву спасибо. И вот недавно, на пути в Страсбург, по казенным делам, оказался я в Париже и поехал на пригородное кладбище Сен-Женевьев-де-Буа, чтобы приникнуть к тому неиссякающему древу русской культуры, которое скрыто за старыми могилами. Хотя мой друг писатель Толя Гладилин деликатно предупредил, что сейчас лучше бы не ездить, не видеть, что там натворил рождественский ураган.

Синело небо, грело по-весеннему солнце, и было пустынно на кладбищенских аллеях, посыпанных щебенкой. Но чуть в сторону – там и тут вповалку лежали огромные деревья, задравшие корнями при падении старые могильные плиты. Откуда-то из-за мраморных и деревянных крестов возникла женщина, говорящая с акцентом по-русски, она вызвалась сопроводить нашу маленькую группу по кладбищу и что-то показать… Захоронения князей, политиков, генералов и уж понятно, могилы Бунина, Тарковского, Нуриева…

Она сразу заговорила о трудностях старой эмиграции, отсутствии денег для ухода за могилами. Многие из тысяч русских изгнанников обрели свой последний приют в этой земле, но родственники вымерли, могилы заброшены, а молодежь от всего этого далека. Говорила она излишне запальчиво, и я незаметно отстал от моих спутников, чтобы побродить, вслушиваясь в тишину, а скорей в себя. И почти сразу наткнулся на могилу Виктора Платоновича Некрасова. Его еще помнил по Ялте, куда приезжал он со своей мамой, маленькой, тихой, смущенной вниманием старушкой, о которой трогательно беспокоился. Это был один из немногих писателей, не терпевших лжи и насилия. Его повесть «В окопах Сталинграда» поразила нас своей жестокой правдой о войне. Когда киевские гэбэшники устроили у него обыск на квартире, он в знак протеста решил покинуть Россию и в последний день заехал попрощаться в дом к Копелеву, там мы его и проводили.

Толя Гладилин рассказал, что в свои последние дни в Париже, уже в больнице, Некрасов прочел мою повесть о Кавказе и чеченцах и сказал о ней добрые слова. А что сказал бы Вика, так звали его друзья, о нынешней постыдной бойне в Чечне, можно представить. Уж верно не промолчал бы, в отличие от нынешних моих коллег. Впрочем, оговорюсь, редкие голоса протеста все-таки раздаются. Драматург Александр Володин на вручении премии «Триумф» сказал, цитирую по памяти: «Что мы хотим от этого маленького народа Чечни, чтобы они были такими же рабами, как мы?» И белорусский прозаик Василь Быков, проживающий ныне в Финляндии, тоже сказал, что через несколько лет нам будет стыдно за то, что мы творим в Чечне… Ни одна, кажется, газета не заметила этих выступлений. Да и прозвучали они как бы издалека, от того же поколения, как сам Некрасов.