Все, что мне дорого. Письма, мемуары, дневники

В современном анекдоте один мужчина спрашивает другого: «Ты коня на скаку остановишь?» – «Нет». – «А в горящую избу войдешь?» – «Нет». – «Ну, я так понял, – говорит вопрошавший, – что ты не баба!» Не знаю, так ли это смешно, но у меня возникает встречный вопрос к таким собеседникам: а они-то сами – мужики? Кто может гордиться своей слабостью, беспробудно пить и практически тунеядствовать, взвалив на женские плечи не только «коня на скаку» и «горящую избу», но повседневную заботу о детях и хлебе насущном?

После войны бытовала частушка: «Вот и кончилась война, и осталась я одна, я и лошадь, я и бык, я и баба, и мужик…» Войны той давно нет, а состояние «бабо-мужика» в женской особи не пропало и даже усилилось. И не этим ли нынче определяется некое перерождение женской части населения России, что она перестала ощущать из-за нас, мужчин, себя настоящей женщиной? Да что там ребенок, цветы, стихи, красивый наряд, если бабы недополучают от мужиков самого элементарного: человеческой ласки! Сплошь разливанное море жестокости, даже в тех семьях, где супруги до этого прожили жизнь. И неудивительно, что со стороны прекрасного пола мужчины получают встречную жестокость. Но бывают случаи и покруче. На днях попалось мне одно уголовное дело, никакое не особенное, обыкновенное. В ночь на 1 ноября в кв. № 46 Ануфриева (фамилия изменена) совершила умышленное убийство Зорина В. И., при этом вовлекла в преступную деятельность несовершеннолетнюю дочь Наталью, 14 лет. Третьей соучастнице убийства было около двадцати. На суде выяснилось, что Ануфриева беженка, приехала в город Амурской области с дочкой, не смогла найти работу. «Единственный выход, как и многих, – рынок, – пишет она, – дочери на некоторое время даже пришлось оставить школу и помогать мне. По просьбе хозяйки с нами проживал некий Зорин, он был проездом, и у него украли документы, и только в ходе следствия выяснилось, что он был неоднократно судим и находился в федеральном розыске. Невозможно описать, что нам пришлось пережить от этого человека. Он постоянно шантажировал меня моей дочерью. Зная его жестокость, с которой нам постоянно приходилось сталкиваться, я ненавидела его и боялась. Он пил и ел за наш счет, а мы с дочерью целыми днями выстаивали на рынке…»

Девочка на суде добавит: «Он над нами издевался, избивал меня палкой и требовал приводить к нему собак, которых он съедал. Он требовал, чтобы я жила с ним половой жизнью, издеваясь, водил ножом по горлу и выгонял из квартиры, заставляя приносить сигареты, спиртное. Пытался заставить заниматься проституцией, чтобы отдавать ему деньги. У нас пропадали деньги, вещи, даже нательное белье…»

С помощью знакомого (тоже небось ставили бутылку) его удалось выселить. Однако, пользуясь похищенным ключом, в ночь 30 октября он появился снова, стал пить на кухне водку, потом упал и, падая, перевернул стол с посудой. Лежа выкрикивал ругательства и грозил расправой. Пьяного его оттащили в комнату на кровать, а сами втроем сели на кухне и стали думать, что же делать дальше. «Я уже знала, – пишет Ануфриева, – что идти ему некуда и так просто он нас не оставит. Мысли путались, переносить все снова не было больше ни сил, ни терпения. Нервы были на исходе. Боязнь и ненависть к этому человеку перебороли все, и я уже не думала о дальнейших событиях…»

Решили его удавить. Принесли веревку и сидели, прислушиваясь, ждали, когда он уснет. Около трех часов тихо пробрались в комнату, Ануфриева накинула на шею веревку, и вместе с несовершеннолетней дочкой стали ее затягивать. Дочь на суде скажет, что она была в истерике от страха, представляла, что он встанет и убьет их. Стоявшая с кирпичом в руках третья женщина, видя, что Зорин не сопротивляется, отложила кирпич и тоже взялась за веревку. Тянули долго и сильно, пока не поняли, что он мертв. Затем вынесли труп в строящийся гараж и впервые вздохнули спокойно.

Ануфриева получила шесть лет, дочка четыре, третья женщина пять. Случай-то вроде необычный, но он такой обычный. Женщины попытались защититься от произвола уголовника и были жестоко наказаны. Я не о решении суда. Мы их помиловали. Но сколько их, мучениц, за стенами домов несут свой крест, не в силах противостоять насилию? В судебном деле, кстати, записано: «Вещественное доказательство – веревку – уничтожить». Но можно ли уничтожить то, что осталось у девочки-убийцы в душе?

За стальной оболочкой