Все, что мне дорого. Письма, мемуары, дневники

Отца давно нет. По Рославльскому шоссе через Починок просторными полями, сплошь в одуванчиках, въезжаем мы в Белый Холм. Минуем речку Свиную, спрашиваем у продавщицы в магазине, с полками такими же пустыми, как в прежние времена, даже хлеба нет, где живут Бородавкины. «А у нас все Бородавкины», – отвечает она. И лишь на имя Михаила Гашкей реагирует сразу: «Он-то помер… И Нина померла. А их сын Саня Новиков женился, жена его в магазине работала, а теперь почтальоном, да вы их найдете!»

Дом у них теперь не тот, что я запомнил, а новый, кирпичный. На стук выглядывает пацан, ровесник того Саньки, тоже светловолос, только с рыжиной, объясняет, что папка на работе, в лесу, деревья пилит. Зовут нового Саньку Женей. Такой же мужичок, серьезный, основательный, учится опять же во втором классе. А Саня ныне высокий, худощавый, с усами, смуглый уже от весеннего солнца, но глаза все те же: ясно-голубые. Мы все вместе едем на зеленый холм, на кладбище, и с помощью Сани и Женьки отыскиваем родную могилу. Пока приводим ее в порядок, выпалывая жгучую крапиву, полковник Медведев стелет газетку и раскладывает выпивку и угощение. Поминаем деда и бабку, потом Нину с Михаилом, а Саня рассказывает про деревню, что на заре перестройки организовали они ферму: восемьдесят коров и телят, техника, машины и т. д. Взяли кредит на пять лет, но разорились. Налоги опять же. Работы в деревне практически нет, пилят они березу и сдают на мебельную фабрику по двадцать четыре рубля за кубометр. А тут как увидел, говорит, в лесу: черная машина, да полковник милиции, да еще кто-то в кожанке… так и решил, что это за мной… По поводу налога…

Посмеялись. Хоть смешного-то мало. Расстались у магазинчика, уже другого, крошечного, но уже коммерческого, тут все было: и пепси, и жвачка, и даже бананы с яблоками. Женька знал все цены и лишь глазами спрашивал: можно? Мы его подбадривали: валяй, мол, бери, пока дают! Мы нагрузили рыжего Женьку пакетом со всякими сластями, и пошагал он домой, крепко прижимая фирменный пакет к груди. А мы простились с Холмом и Саней. Надолго ли… Вот еще бодримся, еще мечтаем, что надо бы как-нибудь заехать подольше, чтобы Женьке книжек привезти, Санька поддержать да могилку украсить… Наш спутник полковник Медведев уверяет, что теперь они и сами могилку поберегут и дощечку памятную сделают… Вот будет в июне в Сельце праздник в память Твардовского, приезжайте, говорит он. Я киваю. Ну что сказать. Разве что стихами поэта… «Скоро ль, нет ли, не знаю, вновь увижу свой край… Здравствуй, здравствуй родная… сторона. И – прощай!»

Саньку на прощание я дал деньги для приведения могилок деда с бабкой в порядок. Только спросил: Саня, а сколько надо, чтобы кирпичиком обложить и чтобы красиво? Он завел голубые глаза вверх, подсчитывал… сказал, что на горючку дорого выйдет, чтобы тот кирпич подвезти. Ну сколько? – повторил я. Он назвал неуверенно сумму, не столь уж большую, я ее удвоил и сунул ему в руку: сделай, за мной не станет. Он с охотой кивал. Но ничего не сделал.

Позвонил в Москву полковник Медведев: дощечки, мол, сделали, повесили, а вот могилку ваш Саня так и не прибрал. Да он, говорят, пьет… И жена его пьет, потому из магазина уволили…

От баньки до банка…