Все, что мне дорого. Письма, мемуары, дневники

В трудные времена, когда пенсия не спасала, Разгон, это мы узнали потом, продавал из библиотеки редкие книги. Но никогда он не жаловался на бедность, он и вправду имел необыкновенный талант: в любых обстоятельствах чувствовать себя счастливым. Жил скромно вместе с дочкой, и кто бывал в его крошечной квартирке на Малой Грузинской в блочном доме, поражались тесноте: все свободное пространство было отдано книгам. Но хозяине милой своей улыбкой отмахнется: «Да ведь теплый клозет есть, чего же еще надо!» Я хочу, чтобы вы услышали эту истинную радость обладания после 17 лет тундры теплым клозетом. Но если эту тему продолжить, вы услышали бы от хозяина необидный рассказ про западного корреспондента, который, допытываясь, как удавалось Разгону писать в заключении, воскликнул: «А я знаю, вы, наверное, писали на туалетной бумаге, да?»

Но я, наверное, не совсем прав, сказав, что Лева не умел сердиться. Запомнились его страстные отповеди по поводу вылазок молодых фашистов в газетах, по поводу того же Лимонова. Помню, так совпало, что мы оказались в Париже: у Разгона и у меня были переведены книги на французский язык, и книжный магазин «Глобус» устроил встречу с читателями. Во время выступления из задних рядов раздались неприличные выкрики, а кто-то рядом сказал: «Ну, это Лимонов, ему не терпится попасть в печать!» Я даже немного растерялся: Париж и вдруг – русское хамство. И тут Разгон спокойно и жестко произнес всего несколько слов о том, что он в лагерях видел и не такую мразь, и там их тоже били. Это не просто слова. Многие друзья помнят, как некий литературный чиновник высказался оскорбительно о первой жене Разгона, погибшей в лагерях. Лева выяснил место работы: Институт мировой литературы, приехал, выждал в коридоре обидчика и влепил в его сытую физиономию крепкую мужскую пощечину, предварительно объяснив – за что. Секундантом на этой «дуэли» был художник Борис Жутовский.

На похоронах Булата Окуджавы мы стояли с Левой в почетном карауле, обнявшись (я боялся, что он не устоит), и впервые я увидел, как он плачет. Звучала песня: «Пока земля еще вертится, пока еще ярок свет…» Мне показалось, что именно в тот день что-то в Леве надорвалось… Хотя и земля вертелась, и ярок был свет… А потом, к несчастью, его девяностолетний юбилей, который и здоровый не перенесет, и далее – больница. Казалось, что он выкарабкается, уже в больничной приемной живо интересовался делами Комиссии, которую он любил, твердо обещая, что вот выйдет и сразу за работу. Еще за день до смерти он читал уголовные дела, торопясь кому-то помочь…

Кстати, Булат Окуджава, который охотно посвящал и дарил своим друзьям стихи, посвятил несколько строк и Леве. Родились они из реплики: «Лева, как ты молодо выглядишь! – А меня долго держали в холодильнике…» Эти стихи Булат написал во время нашей совместной поездки по Германии и прочел за дружеским столом в Эрфурте. Вот они.

Песенка Льва Разгона

Я долго лежал в холодильнике,

обмыт ледяною водой.
Давно в небесах собутыльники,
а я до сих пор молодой…
Преследовал Север угрозою
надежду на свет перемен,
а я пригвоздил его прозою —
пусть маленький, но феномен.
По воле судьбы или случая
я тоже растаю во мгле,
но эта надежда на лучшее
пусть светит другим на земле.

Письмо издалека

В этом году в Великом Новгороде произошли два чрезвычайных события: была вскрыта капсула с посланием комсомольцев 50-х годов к своим потомкам в XXI век и была найдена самая древняя рукопись на славянском языке. События, как вы понимаете, не столь равноценные, тем более что письмо комсомольцев благодарные потомки так и не смогли прочесть, оно истлело, а вот древняя рукопись, слава богу, до нас дошла и стала открытием тысячелетия.

К Новгороду, который был для нас всегда Великим и таковым остается, у россиян всегда было особенное отношение. Даже у тех, кто здесь никогда не побывал. Это город, с которого практически во многом начиналась Русь, ее государственность, но что еще важней – письменность и культура. Отсюда пришла к нам Новгородская судная грамота – памятник права новгородской республики XV века, Русская Правда и т. д. Самый древний из прежде найденных источников славянской письменности Остромирово Евангелие (1057–1058 гг.), заказанное в Киеве воеводой Остромиром, пришло к нам именно отсюда. А среди многих других славных городов и княжеств на Руси Новгород отличался свободолюбием, независимостью, тем знаменитым вече, что собиралось на соборной площади и где горожане решали, достаточно демократично, судьбы войны и мира, а разгорячась, выясняли истину в потасовках, почти как ныне, скажем, в Государственной думе.