Все думы — о вас. Письма семье из лагерей и тюрем, 1933-1937 гг.

Осенним вечером на грудь
Любил он к матери прильнуть,
И к ней, бывало, прислонясь,
Прослушивал старинный сказ,
Как пращуров и дедов ряд
Был знатен, славен и богат,
Как наезжал китайский гость
Скупать таинственную кость,
Пушнину с золотом, менял
На них пальму или кинжал
И как бежал во тьме подчас,
Лишь о налете весть неслась.
Но предки менее влекли,
Чем духи неба и земли.
Оро внимал, всегда готов,
В своей душе их тайный зов.
Была ль то явь, или во сне?
Бежал холодный ток в спине,
Струился вихрем тонкий хлад.
Ответ давался наугад.
Оро и сам решить не мог,
Страданье ль больше иль восторг.
Захлестывал надмирный вал.
В экстазе детский лоб пылал.
И тайной мира упоен,
Оро звучал ей в унисон,
Пронизан звуком. Так струна
Поет, смычком возбуждена.
И мир в торжественный хорал
Все голоса свои сливал.

XXII

Но не всегда восторга звук
Рвал грудь Оро. Ночной испуг
Был не слабее. Налетал
На душу страха грозный вал
И ужасов полночный рой.
Теснились призраки порой:
Олень проклятый — эркачар —
Коварный, полный жгучих чар
Чулугди[15]

об одной ногеИ злая птица гцшэгц.
Потом минувшие дела
Припоминались, мысль влекла
К былому, за шестнадцать лет,
Когда старик изрек обет:
«Родится если сын — духам
Его в служение отдам».
Клубами ширился туман,
Куда вступил тогда шаман.
И к рубежу приник миров,
Где трещина — бездонный ров,
Где духи — стражи, — дарышал, —
Как кость белы, тверды как сталь, —
Несокрушимою рукой.
Содержат души за рекой.
Там нгектар сонный, мертвых дол,
Томил Оро в плену и гнел.
О, как вещественность сладка,
Как страшна призраков рука!

XXIII