Все фениксы превращаются в пепел (СИ)

Перед главным корпусом Академии, подле которого разместилась большая арена, уже стояло около тысячи курсантов, вытянутых, как струна жалобно лелеющей скрипки. Несмотря на разные возрасты, цвет волос, лицо, пол, создавалась иллюзия, что здесь собрались одинаковые люди без каких-либо различий. Магия Академии — превращать всех в безликий камень. Плащи униформ развевал лёгкий ветер, несущий на своих крыльях запах крови. У каждого на плечах были помечены серебряными нитками инициалы, блестящие на рассветном солнце. Никто не мог видеть в этих детях личности, скрытой за масками послушных рабов, которых заставили обучаться здесь. Лишь единицы получали удовольствие от пребывания в Академии.

Эрик старался держать безразличие на лице. Но с каждым шагом в груди отзывалось тревожной болью. «Чёрт! Я мог бы остаться в лазарете! Нести наказание намного легче, чем смотреть на это!» — кричало в мыслях. Учителя любили делать зрелища из любого пустяка, выводя в центр на глазах у тысячи курсантов провинившегося. Вопли, мольбы о пощаде разносились ветром, как трагичный реквием, резавший сердце на куски. А поэтому не явиться на такое событие — непростительный грех для старших. Когда Учителям удавалось забрать у курсантов человечность, такие пытки превращались в представления. А особенно их обожала Нейт.

Юноша занял место возле своих сокурсников — товарищей, с которыми он бился плечом к плечу во время нападения клана Тэнэбрэ, с которыми он пережил двенадцать лет ада. Они стояли самыми первыми возле входа на арену, чтобы каждый мог видеть то, к чему стоит стремиться. Почти у всех курсантов последней ступени уже начисто стёрлись эмоции, только давние воспоминания о них. Учителя умеют превращать людей в камень. Если бы не Аластор, Эрик мог бы стать одним из них. Ответственность за мальчика всегда стояла выше, и если юноша раньше считал, что он просто выполняет свой долг перед Анджелой, то сейчас это пустое чувство заменила привязанность. Он видел в Аласторе отголоски умершего брата. Он видел в нём брата. «Единственный курсант с чувством жалости», — смеялся ветер.

Когда директор звонкой поступью вошёл на арену, все разговоры резко смолкли. Даже издали мужчина внушал неподдельное желание убежать, испариться, провалиться под землю. Его глаза всегда светились красным огнём: и в обличье человека, и в обличье Эклипса. Казалось, всю его грузную фигуру составляли только крепкие мышцы. Годы в Академии развили в Эрике инстинкт чувствовать этого зверя на расстоянии, как грозу во время ясной погоды. Он всегда появлялся неожиданно, не нуждающийся ни в чьём представлении — как гибкая пантера, охотящаяся на жертву. Сзади, спотыкаясь, шёл щуплый мальчишка, лет тринадцати-четырнадцати. Тощий до костей, бледный, как снег. Хотя, сказать, что он шёл — слишком громкое заявление. Его небрежно тащили, потому что паренёк почти не мог шевелиться из-за оковавшего его страха. В точности, как и Эрика во время его первого наказания.

— Взгляни же, Матвей, на своих друзей! — Директор вскинул руку, указывая на всех курсантов. — Взгляни на тех, кого ты предал!

Эрик сморщился. «Друзей» — это самое подходящее слово, которое только может придумать человек, управляющий этим хаосом под названием Академия. Даже среди сокурсников велась ожесточённая борьба, и только с годами понимаешь, что в одиночку просто невозможно выжить.

Юноша почувствовал, что медленно покрывался холодным потом. Прямо на него искоса смотрел Учитель. «Я просто пришёл посмотреть на казнь. Я получаю удовольствие от чужих страданий!» — напоминал себе Эрик. За эти годы он научился сохранять нужное выражение лица, что сейчас, чёрт возьми, было не так?!

— Признаёшься ли ты в своём преступлении? — продолжал парировать директор. — Ты знаешь, что проявление жалости к Фениксам карается смертью. Твои сокурсники застали тебя…

— Она умирала! — внезапно закричал Матвей. — Мы же не настолько жестоки, чтобы…

Эрик даже не заметил, как директор молниеносно достал хлыст. Холод пробежался по коже юноши от накрывающих воспоминаний. Каждый курсант проходил через эти позорные пытки, спину каждого украшали шрамы. Но больше всего доставалось тем, кто проявлял жалость к Фениксам. Сосуды боялись как огня восстания, поэтому жестоко расправлялись с самой идеей сострадания к своим же собратьям.

Не успел никто опомниться, как оглушительный вопль громом прокатился по округе. Паренёк упал на колени, но его тут же схватили за локти и, поставив на ноги, заставили голую спину предстать перед следующим ударом. Кровь выделялась яркостью на фоне мрачности Академии. Алый — единственный цвет, приносящий разнообразие в серость здешней жизни. Крики несчастных — чуть ли не последнее развлечение, которого не лишили курсантов. Все одобрительно загудели в ответ, бросали презрительные насмешки в сторону мальчишки.