Все имена птиц. Хроники неизвестных времен

– И как же вы так прислонились? Наверняка та, черненькая, которая с тобой на курсе училась, а потом в Штаты дернула… Небось с ее подачи…

– Если знаете, зачем спрашиваете?

– Так, проверяю одну гипотезу. До чего мы докатились, а? Доцент наук могилки за эмигрантами убирает. Раньше мы были за железным занавесом как за каменной стеной, а теперь – на` тебе, пожалуйста! Любой космополит может тебя на кладбище отправить! Сходи-ка, юноша, – это он уже заглянувшему в дверь унылому студенту, – позови Пшебышинскую.

– А она уже сама сюда идет, – мрачно говорит студент, – занятия отменили.

– Это еще почему?

– Бомбу подложили. Всеобщая эвакуация.

– Бомбу, наверное, второму курсу подложили, – говорит доцент Нарбут, – у них как раз пересдача. Эй, что с тобой?

Вдоль стены тянется ряд портретов – мрачные братья-близнецы в наглухо застегнутых сюртуках, последние в ряду – в пиджаках и при галстуках.

– Кто это, – тихо говорит Ленка, – вон там, пятый слева?

– Это… – приглядывается Нарбут, – да черт его знает, все они на одно лицо. Математики…

– А, это ты, – говорит, влетая в комнату, Августа. Она уже оправилась от вчерашнего потрясения. На ней потрясающий замшевый пиджак и очень элегантная юбка. – Ты слышала про бомбу? Занятия отменили. Пошли в «Пале-рояль», там сейчас музыкальный праздник какой-то. Заодно и кофе попьем. Да что это ты, в самом деле?

Ленка стоит с раскрытым ртом и тычет пальцем в табличку под портретом.

– Гершензон, – говорит она. – Гершензон Моисей Самуилович.

– Самойлович, – поправляет доцент Нарбут.

– Один черт. Августа, говорю тебе, это он…

– Брось! Мало ли в Одессе Гершензонов…

– Даты… даты смотри! Все сходится!

Строгий старик в ермолке укоризненно смотрит на нее.

– Ты что, – спрашивает доцент Нарбут, – нашла пропавшего родственника?

Ленка тихонько качает головой.

– Послушай, – говорит она наконец, – а он всегда тут висел?

– Не помню, – неуверенно говорит Августа, – кто же смотрит на портреты?

Ленка приподнимает пыльную раму. Под ней ярко-розовый квадрат обоев.

– С незапамятных времен… – бормочет она, – надо же…

– Послушай, Юра, – Августа оборачивается к Нарбуту, – кто это, не знаешь?

– Понятия не имею, – холодно говорит Нарбут.

Ленка тянет Августу за рукав.

– Выйдем… – говорит она шепотом.

Они оказываются в полумраке коридора, в стрельчатое окно заглядывает зеленое дерево.

– Ты чего? – спрашивает Августа.

– Врет. Он знает. Он всегда все знает.

– Тогда почему не говорит? Что, личность какого-то настенного Гершензона такая потрясающая тайна? Вот же он, висит на всеобщем обозрении…

– Так ли уж на обозрении… – сомневается Ленка. – Что ж мы его раньше не замечали?

– Опять за свое, да? Он что, по-твоему, сам тут повесился? Снял со стены… я не знаю, Гаусса, и повесился?

– А ты можешь дать гарантии, что это не так?

– Я даю гарантии только нормальным людям, – холодно говорит Августа.

– Это ты своим студентам скажи… Ты вот что… Сколько у тебя при себе денег?

– А тебе какое дело?

– А такое. Давай сюда. Все давай…

– Лена, ты точно сошла с ума, – шипит Августа, покорно выбирая из бумажника радужные купюры.

– Вот… видишь, я свои докладываю. Все какие есть. – Ленка пересчитывает наличность. – Достаточно. Пошли. Говорить буду я. А ты молчи. Молчи и кивай.

Они вновь входят в комнату. У Августы лицо вытянутое, Ленка сохраняет фальшивую жизнерадостность.

– Юрий Игоревич, – говорит она несколько заискивающим голосом, – мы тут с Августой подумали… раз бомба, чего тут сидеть…

– Да она не взорвется! Я уже столько таких бомб пережил…

– Как знать, – загадочно говорит Ленка, – но я бы на вашем месте все же переждала где-нибудь в безопасности. Скажем, на Гоголя – там такое хорошее кафе, на Гоголя. Интеллигентные люди туда ходят.

– Тоже мне, нашли безопасное место, – в глазах Нарбута появляются проблески интереса, – там недавно на одного интеллигентного человека кусок штукатурки упал. Потом, пиво там никуда… житомирское пиво. Житомирцы им оптом, за бесценок свою бурду сбывают.

– А мы не будем пиво. Мы будем коньяк. Верно, Августа?

Августа молча кивает.

– Я угощаю.

– Ты что, наследство получила? – удивляется Нарбут.

– Нет… я получила послание… Так пошли?

– Ну что с вами поделаешь, – говорит доцент Нарбут.

* * *

– С другой стороны, – говорит доцент Нарбут, – если взять например Хайдеггера…

– Не надо, – говорит Ленка.

– Или Шестова. Вот он пишет – «Метафизика есть взвешивание вероятностей». Как вы думаете, дамы, а вдруг, кроме доходящей до нас действительности, существует еще одна, хаотическая и не знающая закона?

– Это вы бросьте, – говорит Ленка. – Материя есть объективная реальность… ик… суче… существующая сама… ик… по себе…

– Это идеализм, Юра, – укоризненно произносит Августа. – Лена, тебе хватит.

– Идеализм? А зачем это вам, скажите на милость, срочно понадобился Гершензон? Только честно?

– Он нам не нужен, – говорит Ленка. – На фиг не нужен. Это мы… ик… ему зачем-то срочно понадобились. Верно, Августа?

Августа молча кивает.

– Убр… надо было убрать могилу Гершензона. Мы и убрали. А их оказалось два.

– Кого?

– Гершензонов. Пошли убирать второго Гершензона и…