Все имена птиц. Хроники неизвестных времен

– Хоть на что похожи эти камни-то? – умоляюще вопит Ленка, продвигаясь к двери.

Свет у нее за спиной начинает меркнуть, фигура председателя блекнет и расплывается…

– Буквы на них начертаны, – замогильным голосом говорит председатель.

– Сколько всего их-то?

Дверь с треском захлопывается, оставляя их снаружи.

– Четыре, – несется из-за двери. – А вам сколько надо?

– Ну и ну, – говорит мальчик Изя. – Вот это цирк!

– Тебе все цирк, – злобно говорит Августа.

– Ой, – вдруг обрадовался Изя, – а я вас знаю. Вы у нас в лицее информатику вели. Когда Шендерович заболел.

– Ты же в хедер ходишь.

– Я и в лицей тоже хожу. Одно другому не мешает…

– Черт знает что за дети. Послушай, а что он тут толковал про тьму египетскую? Что там у Бори творится?

– Акриды, – зловеще говорит Ленка, – тучи злобных акридов…

– Акриды?

– Ну, саранча.

– А я думала, это тараканы были. Думала, он просто квартиру запустил – знаешь, как бывает? У меня у самой однажды…

– Брось, тебе до него далеко. Знаю я, как это бывает. Сначала акриды пожрут все живое… а потом начнут воскресать мертвые. Из сезамовидной косточки.

– Армагеддон! – Голос Изи замирает от восторга. – А сезамовидная кость – это где?

– На большом пальце ноги, – говорит Ленка. – Маленькая такая косточка и не подвержена тлению.

– Вроде как матрица, – с пониманием кивает Августа.

– Он свое дело знает, – благожелательно кивает Изя.

Такси подкатывает бесшумно, на его крыше мерцают желтые шашечки.

– А это точно такси? – вдруг сомневается Августа.

– Он же его при тебе вызывал.

– А шофер – живой?

– У мертвого были бы большие неприятности с автоинспекцией. Пошли, хуже быть не может…

– Дамы, – спрашивает шофер, высовываясь из окна, – вам ехать или как?

– Вроде живой, – неуверенно говорит Августа.

– Ехать-ехать. – Ленка, отдуваясь, хлопается на сиденье.

Машина вспыхивает фарами и мягко трогается. Мимо проносится черный зев подземного перехода, стеклянная шкатулка остановки и за ней, вдали, сияющее огнями здание морвокзала, а дальше, до невидимой во тьме черты горизонта, мерно, почти бесшумно дыша, громоздится молчаливая черная масса соленой воды.

Потом такси выезжает на сумрачные городские улицы, скупо освещенные фонарями. Туман давно сполз в море, жестяная листва грохочет в конусе света, меж ней вьется одуревшая осенняя мошкара.

– Так что, – говорит Ленка, – завтра с утра – на кладбище?

– Ох не знаю. – Августа поджала губы.

– Что такой красивой даме делать на кладбище? – кокетничает шофер с Августой.

– Я тоже хочу, – ноет Изя.

– А ты-то тут при чем? – Ленка свирепо таращит глаза. – Отвали, дитя хедера…

– Во дают! – восхищается шофер. – Лучше бы в зоопарк сходили. Все веселее. Слониха недавно родила…

– Зачем нам слониха, – говорит Ленка, – у нас своих слонов полно. Розовых.

Они проносятся мимо освещенного огнями кафе, на террасе, на белых кружевных стульях сидят нарядные люди, музыка окатывает их как волна…

– Вот, – говорит мальчик Изя, тыча пальцем в стекло, – видели, как покрашено?

– Плохо покрашено, – говорит Августа, – небрежно…

– Да не в этом дело. Те кафе, которые под белыми тентами с желтой полосой, те Али-Бабы. А те, которые под белым с синим, – это Зямы. Это чтобы те не трогали этих… А то путаница выйдет.

– На нем написано «Ротманс», – говорит Ленка.

– Это для отвода глаз, – уверенно говорит Изя. – Те, кому надо, знают.

– Ты что, малый, – удивляется шофер, – чушь порешь… Ты хоть раз в жизни Али-Бабу видел? Тихий такой мужик, небольшого роста, культурный. Будет он тебе ларьки красить…

– Да не он же их красит…

– Еще бы. Тоже мне, придумал занятие для Али-Бабы. Да он в теннис на корте каждое утро играет. В белом костюме.

– Остановите тут, – говорит Ленка.

– Завтра-то как?

– Завтра, – решительно говорит Ленка, – жду тебя на остановке восьмого. Ровно в девять.

– Пожалей! Опять в такую рань…

– Я-то пожалею. Гершензон не пожалеет.

– Ладно-ладно.

– Через Гамарника проедем, – решительно говорит Изя.

– Пятерку надбавите, поеду, – отвечает шофер.

– Пусть она платит. Она и так на мои деньги катается.

– Поехали, – говорит Августа, – кровопийца.

Такси трогается с места, и Ленка остается стоять у мигающего светофора.

* * *

Клубится над морем мгла, тянет с залива теплым ветром, дикие маслины выворачивают наизнанку узкие серебряные листья, но никто не видит их в ночи… Кто провел черту над поверхностью воды до границ света со тьмою? Кто распростер север над пустотою, повесил землю ни на чем? Ленке не до того. Ленка спит. Она спит, повернувшись лицом к заливу, где когда-нибудь займется холодная заря, повернувшись спиной к пустому, темному городу. Где-то там, в притихшей пятиэтажке, не спит Августа, прислушиваясь к шагам на лестнице – не царапается ли кто в дверь… Не постучится ли в черное окно… а в старом доме с эркером спит Генриетта, и, возможно, не одна, и рабби Барух, накинув талес, читает во тьме Тору, и буквы пылают, как огненные скорпионы…