Изя отчаянно извивается на стуле.
– Веревку! – кричит Ленка.
Они с Августой лихорадочно распутывают веревку. Изя валится со стула на бок, потом вскакивает.
– Рот не растыкай, – торопливо говорит Августа.
Еще какой-то тип вваливается в комнату – с автоматом наперевес.
Ленка истошно визжит.
– Валите отсюда, – говорит он. – Быстро!
И делает неопределенное движение стволом автомата.
– Пошли! – Августа кидается к двери; Изя за ней, прихватив по дороге свой рюкзачок.
– Погоди! – орет Ленка. – Камень!
Она хватает с подноса камень и, сжимая его в кулаке, выскакивает в холл. На полу, раскинув ноги, кто-то лежит – они проносятся мимо, выбегают на крыльцо и спрыгивают в траву. Какое-то время сидят, пригнувшись и прислушиваясь к отдаленной возне в доме и саду, потом кидаются к распахнутым воротам, перепрыгивают через ограждение за асфальтовой дорожкой, валятся в кусты, скатываются вниз по склону и оказываются в зарослях бурьяна над обрывом. Тут на удивление тихо. Внизу голубеет море, в траве жужжит одинокий шмель.
– Ну и ну! – говорит Августа. – С меня хватит!
– Кто тебя спрашивает? – уныло отвечает Ленка.
Изя мычит и пытается отодрать с лица липкую ленту.
– Не помогай, – говорит Августа, – пусть помолчит…
Изя злобно смотрит на нее и опять мычит.
Ленка наконец разжимает судорожно стиснутую руку.
– Вот он, – говорит она, – гляди. И все ради чего – ради вот этого?
На ее ладони лежит обычный плоский голыш, обкатанный волнами.
– Тьфу!
– Смотри-ка! – замечает Августа. – На нем и вправду что-то написано! Какие-то каракули!
– Это не каракули, – презрительно говорит Изя; он наконец избавился от ленты. – Это буква «тав».
– Ну, – отвечает Августа, – тогда понятно.
– По-моему, – замечает Ленка, – нам нужно сматываться. Мало ли…
Они сползают по обрыву и оказываются в пустой ракушке кафе «Шахразада».
– Пошли ко мне домой, – говорит Августа, – тут недалеко. Залечим раны. Хватит с меня этой восточной экзотики…
– А без приключений он не может? – спрашивает Августа. – У меня растяжение связок. И синяк на голени. И возможно, еще один, но в недоступном мне для обозрения месте… Нужен ему камень – пусть скажет. Побоище-то зачем было устраивать?
– Да не может он сказать! – в отчаянии говорит Ленка. – Он может только направлять события…
– Куда-то не туда он их направляет… Вот, замочили Зяму…
– Он, что ли, его мочил? Его Али-Баба мочил.
– А навел кто? Гершензон и навел…
– Что значит – навел? Нечего делать из нашего Гершензона какого-то заурядного марвихера… Просто случайность…
– Случайностей, – сурово изрекает Августа, – не бывает.
– Надо же! Кто бы говорил… Послушай, а что, если…
– Ну?
– Да нет… Это ерунда…
– А вдруг не ерунда? Валяй.
– Может, погадать на книге? Знаешь, как духа вызывают? Он же дух все-таки, нет?
– А что, – говорит Августа, – это мысль. А на какой книге?
– На Библии, понятное дело. Библия у тебя есть?
– Есть, – говорит Августа, – Лео Таксиля. «Для верующих и неверующих».
– Тьфу! Настоящая мне нужна…
– Ну нет у меня настоящей… Попер кто-то…
– А может, у малого? Эй, Изя…
Изя выходит из кухни.
– У вас варенье заплесневело, – говорит он. – Но я верхний слой снял… есть можно…
– Тора есть у тебя? С собой?
– Есть, – говорит Изя, – но она задом наперед.
– А, извиняюсь, русский текст?
– Он тоже задом наперед. А вам зачем?
– Гадать будем…
– Ох, если в хедере узнают, чем я тут с вами занимаюсь…
– Не узнают. Давай ее сюда.
Изя роется в рюкзачке и извлекает небольшой черный томик.
– Ты, – говорит Ленка Августе, – называешь два числа: от однозначных до трехзначных. Мы условно считаем их страницей и словом на странице. И смотрим… Он должен нам дать наводку…
– И все-таки это чушь, – ворчит Августа.
– Тебе жалко? Давай…
– Ну, восемь, – неохотно говорит Августа, – одиннадцать…
– «Ворожеи, – мрачно говорит Ленка, – не оставляй в живых…»
– Ты видишь! Это он на нас намекает… На меня непосредственно.
– Тогда я. Возьму грех на душу. Сто тридцать три, пятьдесят восемь… Давай…
– «Знаю я, – говорит Августа, – все мысли и ухищрения, какие вы против меня сплетаете…» Это уже слишком! Он все время угрожает.
– Да ничего мы не сплетаем, – успокаивающе бормочет Ленка в пространство, – мы расплетаем. Вы что, толком сказать не можете – хотите упокоиться? Или нет?
– Ты ему не нравишься, – говорит Августа, – я ему не нравлюсь. Может, ему этот шкет понравится? Изя! Эй, Изя!
– Не хочу, – пятясь, бормочет Изя, – мне страшно…
– Зачем тогда с нами шел? Поздно отступать, дружочек, – зловеще говорит Ленка.
– Изенька, ну что вам стоит… Две цифры…
– У меня живот болит. Я вареньем вашим отравился.
– А вот я сейчас как вызову «скорую»! Как увезут тебя в инфекционку!
– Лучше я в инфекционке полежу. Там хоть спокойно…
– Изенька, ну пожалуйста…
– Пусть контрольную мне напишет, – Изя угрожающе тычет пальцем в сторону Августы, – по информатике…
– Напишет…
– Да ни за что! Это же шантаж!
– Напишешь. Куда денешься.
– Черт с тобой, паршивец! Говори!
– Триста восемьдесят восемь… одиннадцать! – выкрикнул Изя, шмыгая носом.
– «И все тело их, и спина их, и руки их, и крылья их, и колеса кругом были полны очей – все четыре колеса их»!