Все имена птиц. Хроники неизвестных времен

Присутствующие с нездешней скоростью устремляются к выходу, сталкиваясь и застревая в дверях.

Поэт Добролюбов, мужественно сдерживая напор, спасает перепуганную Генриетту.

– А мы-то… – в ужасе бормочет Ленка, блуждая меж скульптурами и натыкаясь спиной на постаменты, – мы-то…

– Скорее! – кричит Августа. – Бежим! Спасаем ребенка! Где этот чертов ребенок?

– Да он давно уже смылся. – Ленка выбирается на открытое пространство. Августа изо всех сил толкает ее к двери, но Ленка упирается… – Да, но камень…

– Плевать на камень!

Доцент Нарбут, застряв в последних рядах отступления, отчаянно машет рукой.

– Дамы! – кричит он. – Вы что, под шумок музей решили ограбить?

С улицы доносится вой сирены. Вдоль ограды выстраиваются черные машины, из них выскакивают люди, рассыпаясь цепью по периметру здания.

– Всем отойти на безопасное расстояние! – доносится чей-то голос, усиленный рупором.

– Это завистники, – кричит встрепанный Василь Макогоненко, прижимая к груди какую-то причудливую конструкцию, – пацюки-конкуренты!..

– Нет, – задумчиво говорит Изя; он с неменьшей нежностью обнимает футляр от скрипки, – это радикальное крыло УНА УНСО… или нет… это Совет Девяти… или…

– Уберите этого шибздика, – стонет Василь.

– Изька, – машинально говорит Ленка, – закрой рот.

– Ложись! – орет мегафон. – Всем – ложись!

– А, черт!

Августа с размаху плюхается на землю. Ленка едва успевает укрыться за каменный стобик, как раздается глухой чавкающий звук и из окна вырывается волна горячего воздуха вперемешку со стеклом. Какие-то обломки, грациозно вращаясь в небе, разлетаются по самым причудливым кривым.

– Во дает! – восторженно бормочет Изя.

Августа медленно поднимается на колени. В волосах у нее запутался строительный мусор.

Публика тоже постепенно встает, отряхивается, озираясь по сторонам. Поэт Добролюбов хлопочет рядом с Генриеттой, которой мешает подняться застарелый артрит.

– Пусенька, ты не пострадала?

Деловитые люди опутывают место происшествия яркой желтой лентой, оттесняя всех за пределы улицы.

Августа напряженно смотрит себе под ноги.

– Ты что, – говорит Ленка, – каблук сломала?

– Должен быть здесь, – бормочет Августа. – Ага…

Она наклоняется и поднимает с земли плоский камень.

– Изенька, посмотрите, это та самая буква?

– А то сами не видите, – мрачно говорит Изя, пиная ногой обод – тот откатывается в сторону, мигая белыми глазами.

– Ах ты, – говорит Ленка, укоризненно качая головой и глядя в пространство, – ах ты, злобный сукин сын…

За углом они натыкаются на скульптора Макогоненко. Он отхлебывает коньяк из бутылки, которую дрожащей рукой поддерживает корреспондент Сахаревич, и стонет:

– Полный абзац! Десять лет! Десять лет бессонного труда!

– Да, – соглашается Сахаревич, – но какая реклама!

– И верно, – задумывается Макогоненко. – Пошли выпьем, что ли… я угощаю.

– И как ты думаешь, – горько спрашивает Ленка, – все затеял этот неупокоенный мерзавец?

– Кто его знает… – уныло отвечает Августа. – Может, наоборот… не вмешайся он, весь одесский бомонд летал бы сейчас по воздуху, как эти дурацкие колеса. А потом, так или иначе, он своего добился – камень-то у нас…

– Да, но где остальные? Если и дальше так пойдет…

– Вот это, – мрачно говорит Августа, – меня больше всего и пугает…

– Ладно, – вздыхает Ленка, – что поделаешь… пошли отсюда…

– А завтра куда? Опять на Торе гадать придется?

– Он нам не скажет. Он Изьке скажет. Эй, Изька!

– Фигушки! – кричит Изя, отбегая на безопасное расстояние. – Обойдетесь без меня! Вчера чуть не зарезали, сегодня чуть не взорвали… Мама узнает, ее удар хватит!

Августа делает угрожающий шаг в его направлении, но Изя, как затравленный заяц петляя между деревьями, несется по бульвару и пропадает из вида.

* * *

– Не понимаю, – говорит Ленка, – чего ты меня сюда притащила? Тихо ведь все, спокойно…

Они сидят дома у Августы. На столе горкой навалены роскошные альбомы, тут же, в центре, внутри палехской расписной шкатулки, дремлют во тьме камни, прихлопнутые лаковой крышкой с изображением красной девицы, несущей коромысло.

– Потому что я боюсь, – сухо отвечает Августа.

– Чего?

– Откуда я знаю? Просто боюсь. Я с этим один на один не останусь.

– Да что он тебе сделает? Физически надругается?

– Этого еще не хватало. Но извести вполне способен. Он нас с тобой терпеть не может.

– Это потому, что мы его потревожили, – уныло говорит Ленка. – Он нас своим мистическим взором в упор бы не видел – а приходится. Вот он и злится. Малый ему нравится. Приличный мальчик, из хорошей семьи, обрезанный. С малым он согласен дело иметь…

– Утром подойдем к лицею и выловим. Куда он денется… Послушай, что это шуршит?

– Это жук…

– Похоже, – угрюмо замечает Августа, – он там не один.

– Ну, бывает у них массовый выплод.

– Ты лучше форточку бы закрыла.

Ленка подходит к окну и вздрагивает. Сначала ей кажется, что на мутный фонарь на углу наползает черная пелена, потом она понимает, что с фонарем ничего не происходит – просто по стеклу ползет шевелящаяся масса.

Она судорожно захлопывает форточку:

– Там…

– Ну что еще? – покорно спрашивает Августа.

– Саранча. Или кузнечики. Нет, саранча.