Все имена птиц. Хроники неизвестных времен

Августа подходит к окну и, прищурившись, вглядывается в сумерки; по мостовой ползет сплошной поток, он вспучивается, от него отделяются ручейки и водовороты, и все это вместе, медленно и неумолимо, движется к их пятиэтажке.

– О господи! – Она кидается в кухню, и Ленка слышит, как там захлопывается окно.

– Вот паскуда, – сокрушенно говорит Августа. – Это его штучки.

– Может, свет погасить?

– Ну гаси…

Они сидят в темноте, вздрагивая от шуршания кожистых надкрыльев и скрежета по стеклу тысяч крохотных ножек. Резкий звонок заставляет их подпрыгнуть.

– Она что, уже умеет звонить в дверь, эта пакость?

– Нет, – говорит Ленка, – это телефон.

Она берет трубку, потому что Августа сидит неподвижно и кусает ногти.

– Алло?

Молчание.

Длинные гудки, потом кто-то на другом конце провода бросает трубку.

– Второй день так, – сокрушенно говорит Августа.

– Думаешь, это Гершензон?

– По телефону? Ему что, делать нечего?

Ленка беспокойно дергает головой.

– Послушай, – говорит она, – что это так воняет? Рыба, что ли, протухла?

– Откуда у меня рыба? – вдруг раздражается Августа. – У меня кот второй день пельмени жрет – я до ближайшего магазина дойти не успеваю.

– Может, соседи? Варят?

– Знаю я, что они варят, – угрюмо говорит Августа, – у них спиртовка день и ночь горит – вечный огонь, да и только. Нет, это что-то другое…

– Тогда что? Дышать же нечем.

– Да, – соглашается Августа, – верно. И окна ведь не откроешь! Эти твари… они же нас сожрут…

Запах становится все сильнее.

– Точно, – уверенно говорит Ленка, – рыба. Трехдневной давности, не меньше. Августа, признавайся.

– Отстань. И так тошно.

Запах вьется по комнате, как совершенно материальная субстанция. Ленка ощущает, как он просачивается между пальцами – липкий, тяжелый. На окно напирает черная масса – стекло ощутимо потрескивает.

– Вот, – говорит Августа, – опять.

Ленка берет трубку, но на этот раз телефон начинает говорить голосом Генриетты.

– Леночка? – щебечет она, ничуть не удивляясь, что застала Ленку в неположенном месте. – Послушайте, милочка, не знаете, что с Борей?

– Что? – изумленно переспрашивает Ленка.

– С Борей. Погоди, пусик, не приставай. Он мне сегодня не позвонил. Я – к нему, а он дверь не открывает. Я беспокоюсь. И за дверью, Леночка, какая-то странная возня. Насекомые какие-то из щелей лезут… А потом такой грохот, такой грохот…

Трубка продолжает что-то говорить, но Ленка уже не слушает. Она осторожно кладет ее на рычаг.

– Вот, – говорит она, – никакой это не Гершензон. Это я же нутром чую… Это рабби Барух, будь он неладен. Это его акриды.

– Да, но зачем?

– Черт его знает.

– А запах? Тоже он?

– Непонятно…

Они сидят, напряженно глядя во тьму.

* * *

– Вот он! – говорит Ленка.

Изя выходит из дверей лицея, стараясь держаться в самой гуще толпы. Он нервно оглядывается.

– Чует, голубчик, – злорадствует Августа. – Раз-два, взяли!

Они с двух сторон кидаются к Изе и подхватывают его под руки.

– Так я и знал, – уныло бормочет мальчик, – и какого черта я сюда приперся… лучше прогулял бы…

– От нас не убежишь, милый мой, – ласково говорит Ленка.

– Отпустите! – Изя пытается вырваться, но они вцепились в него мертвой хваткой. – Я же нашел вам камень!

– Еще два…

– Ну уж нет! Дяденька, скажите им…

Мужчина в дорогом габардиновом пальто смотрит на них в явном затруднении.

– Сыночек, – причитает Августа, – ну не дури… пойдем с мамой…

– Теперь еще и сыночек! Дяденька, никакая она мне не мама.

– Вот, – сокрушенно говорит Ленка, – опять у него припадок.

Мужчина сочувственно качает головой и ускоряет шаг.

– Не пройдет, – внушает Августа. – Ты же знаешь. Какие у тебя права? Никаких! Кому поверят? Мне поверят. Я преподаватель, солидная женщина. А ты кто? Ты ведь ребенок… почти не человек…

– Я на вас в суд подам, – всхлипывает Изя.

– Пойди-пойди. Пожалуйся своему адвокату.

– Ну что вам опять нужно? – сдается Изя.

– Черт его знает… Он на тебя глаз положил. Куда ты – туда и мы.

– На рынок я еду. Понятно? Мама послала. У меня бар-мицва завтра.

– Поздравляю, – кисло говорит Ленка.

– Чего у него? – пугается Августа.

– В возраст он вступает. Праздник такой.

– Нашли что праздновать. – Августа мрачна до невозможности. – Плакать надо. Я бы на месте его родственников удавилась бы от горя. Ты на него посмотри: трусливый, слабый, мелкий… шибздик!

– Сама ты…

– Вы что, – удивляется Ленка, – с ума сошли?

– А чего она…

– Ладно. Забыли. Одним словом, ты на рынок – мы на рынок. Слияние трех сердец…

– Мы же тебе не помешаем, – умоляет Августа, – мы же тебе сумки понесем…

– А… тогда ничего, – Изя сменяет гнев на милость, – тогда ладно.

– Ах ты, – шипит Августа, – мелкий, корыстный…

Ленка пинает ее локтем в бок, и та замолкает.

На рынке Ленка хватает Изю за шиворот – иначе он, не прилагая особых усилий, потерялся бы в людском водовороте. Августа идет впереди, прокладывая дорогу локтями.

– Куда? – деловито спрашивает она, не оборачиваясь.

– Синенькие мне нужны, – говорит Изя, – баклажанчики синенькие, икру делать… потом рыба.

– Стоп! – говорит Ленка, одергивая Изю на себя.

– Ну чего?