Все имена птиц. Хроники неизвестных времен

Их сметает людской прилив. Торговки из овощного ряда в заляпанных зеленью халатах, мясники в окровавленных передниках, пестрые цыгане, солидные дамы в турецких облегающих кофточках, нищие, побросавшие костыли, – все несутся от молчаливого создания, натыкаясь друг на друга…

– Он передумал, – верещит на бегу Ленка, – он не устоял! Оживил это чертово чучело – теперь подгребет под себя наши камни. Мы их ему сами на блюдечке поднесем. Кто же такое выдержит?

Голем медленно поворачивает темное безглазое лицо.

– Он нас ищет! – визжит Августа. – Нюхом чует!

– Хрен его знает, чем он чует. Бежим!

Они выскакивают на мостовую и отчаянно машут руками, но обезумевшие машины проносятся мимо, обдавая их потоками бензина и теплого воздуха.

– Сюда, – подпрыгивая, кричит с противоположной стороны улицы Изя, – сюда! Тут проходной двор! Сюда!

Зачем-то пригнувшись, они кидаются через дорогу. Тормоза отчаянно визжат, где-то слышен глухой звук удара.

Подъезд воняет кошками, они пролетают его насквозь, выныривая во двор. Какая-то женщина, лениво развешивавшая белье на галерее, в ужасе роняет на них мокрую простыню. Тяжелая ткань облепляет их с головы до ног, и они трепыхаются под ней, изображая памятник восставшим героям броненосца «Потемкин». Наконец Ленке удается отбросить усеянный прищепками край, и они вновь устремляются вперед, волоча простыню за собой. За спиной голем колотится о дверную раму парадного – проем слишком узок для него.

Они заныривают под арку, пролетают насквозь несколько дворов, несутся вниз, по улице, ведущей к морю, мимо пустынной фабрики с выбитыми стеклами, мимо двух кариатид с отбитыми носами, мимо покореженной акации, перепрыгивают канаву, разрытую пять лет назад, и оказываются на краю городского парка. Впереди, за деревьями, равнодушно синеет море, позади, далеко-далеко, слышится все приближающийся тяжелый топот.

– Ван Дамм… – говорит Ленка.

– Что? – устало спрашивает Августа, плюхаясь на парапет.

– Ван Дамм, Жан-Клод. В фильме «Некуда бежать».

– Таки да, – соглашается Августа.

– Чертов рабби Барух. Я так и думала. Он что, сумасшедший – упустить такую возможность? Такую власть?

– Нет, – Августа сегодня на редкость сговорчива, – во всяком случае, не настолько…

– Уж не знаю, что эта его штука собирается с нами делать, но что-то очень паршивое.

– Ага…

– Изька, а ты как думаешь? Ты, часом, не специалист по големам? Чему вас в хедере учат? Эй, ты чего?

Изя стоит на парапете и что-то шепчет, глядя на судорожно сжатый кулак.

– Смотри-смотри! – Ленка хватает Августу за руку. – Он пытается…

– Боже мой, – в свою очередь, кричит Августа, – там! Боже мой!

Полоса тумана над морем начинает уплотняться, пучиться, и наконец из нее выезжает гигантская молчаливая фигура на черном коне. Воздух вокруг нее дрожит и колеблется, и оттого кажется, что пропорции фигуры как-то странно нарушены.

– Боже мой, – надрывается Августа, – он вызвал Всадника Апокалипсиса! Это же конец света!

Изя, приплясывая на парапете, начинает отчаянно размахивать руками.

– Нет, – говорит Ленка, у которой зрение получше, – что-то не то. Это… Батюшки-светы! Адонаи! Майн Рид!

– Майн Готт? – услужливо подсказывает Августа.

– Да нет! Майн Рид! Это же Всадник без головы. Представляешь! Он натравил на голема Всадника без головы!

– Наверное, он его в детстве больше всего боялся, – резюмирует Августа, – придумал самое страшное, что только мог.

Всадник выезжает из тумана, сизые клочья расползаются на мощной груди лошади, он молча проезжает мимо них, сжимая в распухшей руке голову в сомбреро, и, равнодушно глянув в их сторону мертвыми глазами и дернув поводья свободной рукой, движется в направлении голема. Теперь им видно, какой он огромный – стремена болтаются где-то на уровне верхушек акаций. Копыта тяжело цокают по булыжной мостовой, вдали раздается глухой шум, словно на землю валится что-то огромное и липкое, скрипят, шатаясь, акации под внезапным порывом ветра, и все стихает.

Ни голема, ни всадника…

– Ты смотри, как малый-то управился! – восхищается Ленка.

– Очень хорошо, – Августа осторожно переводит дух, – а теперь…

Изя поднимает голову и смотрит на них как-то очень задумчиво.

– А фиг вам «теперь», – спокойно говорит он.

– Изя! Изька, паршивец! Отдай камень!

– Не отдам, – орет Изя, отчаянно сжимая кулак, – я теперь посредник! Пусть сделает, чего я хочу.

– Изенька, – медовым голосом говорит Августа, – а чего ты, сукин сын, хочешь?

Земля под ногами начинает мелко трястись, кромка горизонта заволакивается мутным дымом.

– Не ваше дело! Вы… вы две старые трусливые дуры!

– Ах ты!

– Сю-сю, му-сю… Пусть ляжет, пусть упокоится.

На всякий случай он отбегает подальше и останавливается на холме, что-то приговаривая. До Ленки доносится:

– …И перекуют мечи на орала и копья свои на серпы, не поднимет народ меча и не будет более учиться воевать…

– Что он там бормочет? – тревожно спрашивает Августа.

– Сукин сын! Они в своем хедере, видно, как раз дошли до пророков. Таким нельзя давать Тору в руки…

– Не поняла.

– Он Царство Божие на земле устанавливает. Ну и размах!