Все как у людей

– И ладно бы еще, я ее честную взял, так она ж еще в девятом классе путаться начала. Деревня – не скроешь ведь ничего. Я ж ее, подлюгу, из грязи вытащил, учиться на курсы послал, секретаршей в сельсовет устроил, она ж мне по гроб жизни благодарна быть должна! Отблагодарила!.. на диванчике.

Виктор скрипнул зубами и выругался. Я мысленно его извинила.

– Она тогда, дрянь, после первого разу-то такой лапши мне на уши навешала – рукой махнул. Ладно. Забыто. Живем дальше. Даже диванчик, дурак, отремонтировал. Обивка-то на нем потерлась уже. Так перетянул. Зелененький сделал в клеточку. Здесь на фотографии-то он еще в цветочек? А, нет, уже в клеточку. Ну вот, живем. Поехал я в отпуск к матери. Они не ладят, один поехал. Возвращаюсь, соседи говорят, опять тут этот пасся. На зелененьком уже, стало быть. Ну, я ей: так мол и так, все мне известно. Она, курва, в ноги мне повалилась и опять за свое: он-де меня принудил и пригрозил, тебе рассказать, что я сама… а я и испугалась. Прости, мол, Витенька, в жизни больше никому не дам до себя пальцем коснуться, кроме тебя.

Пацана я тогда пожалел, пацан у нас был уже. А диванчик сжег. В огород вынес и сжег. Веришь-нет, не мог я на него смотреть больше. Так она, гадина, сама выносить помогала, в балок сбегала, канистру солярки принесла. Сгорел диванчик. И картошка в огороде сгорела. Снова живем. Смотрю, зачастила она на почту. А этого… который с ней… на диванчике… в поселке уже не было, уехал. Ну, я туда сходил, с кем надо поговорил, заплатил, конечно – а как же? И через некоторое время отдают мне письмо – ее письмо. Вот оно, читай. Что, темно здесь?

Так он истолковывает мой, выраженный мимикой и жестом, протест против столь недостойного занятия, как чтение чужих писем.

– Тогда, я сам тебе прочту.

Нет уж, только не это. Беру листок. Стараюсь не читать, но глаза против воли выхватывают обрывки фраз: "Игорек, любимый… живу воспоминаниями… сердце замирает… а если думаешь, что боюсь мужа, то не боюсь".

Ура, Сергей возвращается, я спасена. Отдаю письмо, качаю головой, развожу руками. Нет, оказывается, муж – только за сигаретами. Мы с Виктором опять вдвоем. Продолжаются мои мученья.

– Я ей ничего не сказал. Утром – она спала еще, у нее зуб ночью болел, под утро только заснула – Митьку одел, дверь снаружи на проволоку закрутил, и в лодку. Все! Бывай здорова, вспоминай свой диванчик!

– Куда же вы теперь?

– В Тын, а там – на самолет и в Новосибирск. У меня мать в Новосибирской области. Свой дом. Оттуда уже в Горетово телеграмму отобью, чтобы расчет выслали, и на развод подам. Разведут без звука. Я в Горетово большой человек, директор школы, а она – тьфу. Пока нас разыщет, дело сделано будет. Попомнит у меня диванчик!

– Митьку жалко, как же без матери…

– Она, что, мать? Истаскалась вся. Нужна она ему, такая! Я своей-то матери еще раньше написал про ее фокусы. Она мне так ответила: приезжай, Витя, не сомневайся, работа тебе найдется и мальца без твоей шалавы подымем. Сразу надо было ехать, а я еще надеялся на что-то. Мать-то моя сразу все поняла. Она у меня с пониманием. Митьке с ней хорошо будет. Здоровье у нее еще есть. Вырастим парня.

– Как же вы на новое место, в чем есть, без вещей?

– Вещи – дело наживное. Вот глянь-ка…

Виктор открыл свой чемоданчик. Я так и ахнула! Полон собольих шкурок! Темных и посветлее, блестящих, пушистых, волосок к волоску. Никогда не видела столько соболей сразу – здесь не принято хвастать соболиным фартом.

– Осенью на охоту сходил, белок сдал, а этих ей на подарок оставил. Она про них и не знает. Вот когда пригодились. Знаешь здесь на сколько? Хватит и вещи купить и на жизнь на первое время. Митька нужды знать не будет.

Вернулись Сергей с механиком. Проснувшийся от мужских голосов Митька потянулся ко мне и с нежной внятностью, присущей совсем маленьким детям, произнес: «Мама». Я глупо просияла, беря его на руки, и смущенно оглянулась.

– Вот-вот, ничего, он быстро ее забудет, – мстительно сверкнул глазами Виктор.

– К Уманску подходим, – сообщил механик.

Я оставила Митьку и выскочила на палубу. Стоящий на стрелке двух рек Уманск наплывал, разрастаясь как в сферическом зеркале. Вдоль берега сновали лодки. Одна явно направлялась к нам. Механик прищурился:

– Кому это там неймется? Пристанем же сейчас – так нет, лезут прямо под киль! Да это никак Кучеренко! Стряслось чего, что ли?

С лодки на палубу поднялся человек. Что-то сказал капитану, потом Виктору. Вдвоем с Виктором они спустились в кубрик. Я сунулась было туда же, но Сергей поймал меня за рукав.

– Так подъезжаем уже, Сережа, выходить будем, надо Митьку одеть и вообще…

– Не беспокойтесь, мамаша, без вас справятся.

– А, ну да… Сереж, а кто это к нам подъехал?

– Семен Кучеренко, уманский участковый.

Скоро они появились – Виктор с чемоданчиком и участковый с Митькой. Виктор шагнул к нам. Глаза его были прищурены, губы кривились.

– Эта тварь, оказывается, уже по всем поселкам радиограммы разослала. Везде меня встречают, и здесь, и в Тыне. Ребенка я у ней украл, видите ли. Я – отец этому ребенку! Но ничего, мы еще посмотрим, чья возьмет!