Все как у людей

Наш завод вместе со всей страной готовился к празднованию 40-летия Великой Октябрьской Социалистической революции. Меня, как передовика производства, удостоили чести пройти с колонной демонстрантов по Красной площади. Более того, мне доверили нести портрет Фридриха Энгельса. Справа от меня наладчик Ленька Ионов должен был нести портрет Маркса, а слева мастер Трофимыч – портрет Ленина. Для инструктажа нас вызвал парторг товарищ Сидюков. Наша задача, объяснил он, сделать так, чтобы портреты вождей мирового пролетариата величаво плыли над толпой, как бы указывая путь в светлое будущее. Чтобы все прошло достойно, мы должны как следует потренироваться, иначе классики марксизма-ленинизма при ходьбе будут раскачиваться вразнобой. Допустить этого нельзя, ибо только четкость и слаженность движения может олицетворять твердость и незыблемость нашей идеологической платформы.

Выйдя из помещения парткома мы некоторое время маршировали по коридору, отрабатывая слаженность движения. Потом Трофимыч сказал, что погода в праздник может быть ветреная, как сегодня. Поэтому надо взять в Красном уголке подготовленные портреты и отработать шаг в условиях, приближенных к боевым, то есть во дворе. Но портретов нам не дали. Дежурный по Красному уголку сказал, что мы получим их под расписку только утром 7 ноября, а раньше не положено. Тогда мне пришла в голову блестящая идея. Мы пошли к кладовщице тете Вале, которая в преддверие зимнего сезона уже выписала со склада лопаты для уборки снега. По весу обитые железом лопаты были примерно как портреты. По площади, правда, поменьше, но выбирать не приходилось. Подняв лопаты вверх, мы маршировали по заводскому двору, покрикивая друг на друга:

– Руки держи, у тебя Энгельс шатается, как алкаш после получки!

– А куда у тебя Маркс отворачивается, он со всеми или сам по себе?

– Ленин, Ленин, не высовывайся!

– Эт-то что такое!? – вдруг грозно взревел сзади голос товарища Сидюкова.

Мы обернулись. Товарищ Сидюков стоял весь багровый от негодования:

– Вам доверили святыню, а вы посмешище устраиваете! Завтра же сообщу начальнику цеха, чтобы выдвигал других кандидатов на демонстрацию. А с вами на партактиве будет особый разговор.

– Товарищ Сидюков, мы выполняем ваши указания – сказал я. – Вы сами сказали потренироваться, вот мы и тренируемся. С макетами.

– Я вам сказал эту провокацию устроить!? Да вы… да я… попробуйте только это еще кому-нибудь сказать!

Товарищ Сидюков аж пятнами покрылся.

– Немедленно уберите эти ваши «макеты» и чтобы я этого больше не видел!

– А на демонстрацию?

– А на демонстрации, чтобы все прошло без сучка и задоринки. Иначе – разбор на партактиве.

Мы облегченно вздохнули.

Утром 7 ноября я отправился к месту формирования нашей колонны. Было холодно, пронизывающий ветер сек лицо снежной крупой, но настроение было отличное. Гордо и торжественно выглядела Москва, украшенная кумачом. Повсюду из громкоговорителей звучали песни о Ленине. От всего этого, от сознания оказанной мне чести, от радостного ожидания я шел с гордо поднятой головой. Вдруг моя нога потеряла опору, раздался глухой металлический лязг, и, больно ударившись, я полетел куда-то вниз.

Сверху снова лязгнуло и наступил полный мрак. В полете я еще несколько раз ударился обо что-то, с громким плеском упал в глубокую лужу и явственно услышал над собой:

– Уй, блин!

Если бы вам на голову свалился человек, что бы вы сказали? «Черт!», «твою мать!» или что-то в этом роде. А причем тут традиционное блюдо русской кухни? К примеру, толкнут вас в трамвае, а вы в ответ: «Щи да каша – пища наша». Может такое быть? Не может! Вот вам и первое доказательство, что это был псих. Но сразу я этого не сообразил. Я в тот момент вообще ничего не соображал. Только и мог спросить:

– Где я?

– В коллекторе, где ж еще! – досадливо отозвался голос.

– Это я что, в канализационный люк провалился?

– Выходит, провалился. Только где ты его взял? Тут люка уж лет пятнадцать как нет, с тех пор, как дом построили. Держи руку. Встать можешь?

– А вы кто?

– Да диггер я, диггер. Слышь, мужик, посвети телефоном, ты с меня фонарь сбил.

– Не знал, что работники москанализации называются диггерами, – пробормотал я, с трудом подымаясь на ноги.

– Ты телефон-то давай, – нетерпеливо перебил диггер. – Я свой сюда не беру, тут не ловит.

– Кто не ловит?

– Телефон.

– Кого не ловит?

– Да, мужик, ты, видать, хорошо головой приложился. Ну, телефон-то есть?

Постепенно смысл его слов стал до меня доходить. Вернее, полное отсутствие всякого смысла. Он – псих! Я оказался в канализации, в полной темноте, рядом с умалишенным! Так, спокойно. Сумасшедших нельзя раздражать. С ними надо говорить мягко и доброжелательно, тогда, может, и обойдется.

– Телефон у меня есть, – сказал я, – но он дома.

– А чего с собой не берешь? – поинтересовался псих.

– Он большой, его с собой брать неудобно, – я старался говорить спокойно и убедительно.

– Как это большой? – удивился псих. – А что за модель?

– У меня не модель, а настоящий телефон, – терпеливо объяснял я. – По нему можно разговаривать. Мне его недавно поставили.