Все лгут

– Правда? – маршируя на месте и размахивая руками, словно маятниками, спросил он.

Папа кивнул ему в ответ.

– Ура! Это мой лучший день! – воскликнул Винсент.

Потом он взял меня за руку и слегка подергал.

– Тебе сегодня нужно на работу?

– К сожалению, – сказала я. – «Риальто» без меня не справится.

Папа присел на корточки перед Винсентом.

– Но сначала, молодой человек, мы с вами отправимся на детскую площадку.

Едва они ушли, я поднялась к себе и принялась готовиться. Я приняла душ, вымыла волосы и села перед зеркалом. Потом осторожно провела средним пальцем по губам. Раны больше не было, остался только отчетливый красный контур в виде маленьких круглых корочек в тех местах, где располагались швы.

Мария была права, шрама не останется – во всяком случае, заметного.

Всю последнюю неделю она вела себя со мной очень мило, словно что-то знала, но это, конечно, было не так. Папа никогда бы не рассказал ей – некоторыми вещами просто не делятся.

Мне на ум пришли его слова.

Мне грустно, Ясмин. Но для тебя настало время взять на себя ответственность за свои поступки.

Я закрыла глаза.

«Все это – просто долбаное сумасшествие.

Моя жизнь закончилась, не успев по-настоящему начаться. Я больше никогда не увижу ни папу, ни Винсента, ни Марию. Я больше никогда не пойду в школу и не буду играть в баскетбол».

Было слишком много таких вот «больше никогда». У меня закружилась голова. Я легла на кровать, закрыла глаза и безвольно раскинула руки.

Гладкая ткань наволочки под моей щекой – больше никогда, тихое бульканье в батарее – больше никогда. Отвратительные бобовые рагу Марии – больше никогда. Маленькие усердные пальчики Винсента, которые щекочут мои пятки, – больше никогда. Все было кончено.

Fini.

Гуннар

Двадцать лет спустя

50

Такси останавливается на одной из улочек в районе жилой застройки, едва ли в двадцати минутах езды к югу от аэропорта. Манфред расплачивается, и мы выскакиваем из машины. Температура вполне терпимая – около семнадцати градусов, и легкий бриз шуршит в верхушках пальм.

Манфред бросает на меня беглый взгляд и коротко кивает. Если бы я не знал его так хорошо, то не заметил бы на его лице и следа столь тщательно сдерживаемого нетерпения.

Мысленно возвращаюсь к той ночи, которую я провел в участке, копаясь в старых следственных материалах. Я готов был ухватиться за соломинку – что угодно, лишь бы это помогло нам раскрыть дело. Но едва ли я всерьез ожидал найти что-то: эти материалы я уже многократно изучил вдоль и поперек. К тому же «висяки» обычно не балуют нас такими соломинками. Двадцать лет минуло с тех событий на Королевском Мысе – немногие преступления можно раскрыть спустя столь долгий срок.

Двадцать лет – это целая вечность, во всяком случае, с точки зрения полицейского.

Тем не менее я обнаружил кое-что в одном из старых документов, и это кое-что оказалось решающим для всего дела. Это было одно из имен в списке пассажиров.

Помню явное раздражение в голосе Манфреда:

– Да черт бы тебя побрал! Ты вообще в курсе, который час?

И мой ответ:

– Кажется, я знаю, что произошло. Можешь приехать?

С того момента произошла масса вещей. Наше путешествие – кульминация нескольких недель напряженной работы: мы назначали новые допросы, проводили бессчетные консультации с прокурором и находились в постоянном контакте с иностранными властями. Были поданы ходатайства о предоставлении льготной юридической помощи, проинформировано министерство иностранных дел, а зачастившие в полицейское управление переводчики только и успевали сменять друг друга.

– Вот, – произносит Манфред, указывая на современное с виду здание.

Это большой приземистый дом, отделанный красно-коричневой штукатуркой – совсем как другие дома на этой улице. По обеим сторонам от вымощенной булыжником дорожки разбит ухоженный сад с лужайками и цветущими кустарниками. Откуда-то доносится журчание воды.

Манфред снимает пиджак, перекидывает его через согнутую руку и утирает пот со лба. Мы подходим к резной деревянной двери и нажимаем на кнопку звонка.

Открывает девушка лет двадцати. У нее длинные темные волосы, а одета она в джинсы и футболку с принтом. Под мышкой у нее книга. Среди потрепанных страниц торчат розовые стикеры post-it. Взглянув на нас, она снимает наушники.

Манфред демонстрирует удостоверение, представляется по-английски и поясняет цель нашего визита.

Без всякого выражения на лице девушка наклоняется, чтобы изучить удостоверение. Теребя наушники в руках, внезапно пожимает плечами.

– Подождите немного, я схожу за ней, – произносит она на безупречном английском и затем исчезает в доме.