Все люди — враги

После завтрака Тони гулял в запущенном ботаническом саду или же вдоль берега моря, откуда в ясные дни различал на востоке Липарские острова, а однажды далеко-далеко на северо-западе ему почудился туманный намек на остров Эя. Несмотря на мягкий воздух, спокойное небо и воспоминания о величавом прошлом, было что-то насильственное и трагическое в той Сицилии, которую люди застали раем, а сделали самым безотрадным островом Средиземного моря, голым и малярийным. Каждая цивилизация начинала все наново, и ни одной не удалось продержаться долгое время — от карфагенян и греков до арабов и испанцев. И созидание и разрушение были равны и схожи. Не осталось ничего живого от всех этих столетий интенсивного творчества, кроме марионеточного театра, религиозных процессий, яркой раскраски на крестьянских телегах и вычурных украшений и перьев на упряжи, которые по своей грубости напоминают творчество островитян южных морей. От Акрага и Сиракуз до этих неуклюжих крестьянских произведений — какое падение! Даже в пышном испанском барокко был какой-то мучительный оттенок, предшествующий смерти, отчаянные усилия выжить; все это было похоже на фантастический рост трилобитов[191] в период до их внезапного исчезновения. Средиземноморская цивилизация мертва. Может быть, само человечество вымирает. Чрезмерное разрастание без улучшения всегда обозначает дегенерацию и смерть, одинаково как у деревьев и трилобитов, так и у людей.

Все же не без сожаления сел Тони на ночной пароход, идущий в Неаполь, и следил, как уменьшались в отдалении огни Палермо, превращаясь сперва в созвездия, затем в цепь ярких точек и, наконец, в туманное зарево. Если бы не было так сильно желание снова ехать в Рим, Тони не покинул бы Палермо — в Сицилии для него нашлось бы еще столько переживаний!

Тони спустился в свою каюту во втором классе и спал хорошо, хотя в каюте был еще какой-то сильно сопевший миланский коммерсант. Тони проснулся вскоре после рассвета, тихонько вымылся и побрился, оделся, упаковал свой рюкзак и чемодан и вышел на палубу. Пароход был в двух часах пути от Неаполя; он как раз пересекал Салернскую бухту и направлялся к проливу между Капри и полуостровом Сорренто. В долинах еще лежал туман, громадными облаками задерживаясь на горных пиках, и хотя на колеблющейся воде блестело солнце, в воздухе было холодно. Тони был рад согреться, быстро разгуливая по палубе. Минут через десять он перешел с правого борта парохода на левый, чтобы посмотреть на залив с другой стороны, и почти столкнулся с каким-то английским священником. Тони начал извиняться, но профессионально мягкий голос клирика прервал его:

— Милый Кларендон, вот удивительно встретить вас здесь, и как это мы не видали вас вчера вечером?

Голос этот был голосом каноника Стиклей-Уоумоу, одного из столпов Мидчестерского собора; считалось, что у него крупные шансы не сегодня завтра получить епархию.

— Я приехал на пароход поздно. Как вы поживаете?

— Плоховато, плоховато, — сказал каноник, стараясь идти в ногу с Тони. — Мы с женой провели целый месяц, путешествуя в автомобиле по Сицилии, и скверная пища и отсутствие удобств сказались на моем здоровье. Очень дикое население, Кларендон. Вы долго были в Палермо?

— Только неделю.

— Неделю! Что вам там понадобилось делать? Палермо можно считать здоровым местом, если только вы останавливаетесь в «Гранд-Отеле» на этой вилле… Как ее там… и избегаете жутких трущоб. Однажды я отважился пойти туда и, признаюсь, бежал, зажимая платком нос. Миссис Кларендон с вами?

— Нет, она предпочла остаться в Англии, — сказал Тони, не получив от вопроса особого удовольствия. — Я возвращаюсь из Туниса…

— Из Туниса! Я часто собирался побывать в Карфагене, но никогда не мог набраться достаточной храбрости. Кормят очень плохо?

— Наоборот, в некоторых кафе и французских ресторанах даже очень хорошо.

— Вы меня изумляете, — сказал каноник. — Я всегда думал, что придется поддерживать свое существование жирным рисом, отвратительным варевом, которое называется кус-кус, и жестким барашком, причем надо есть тремя пальцами левой руки, ха-ха-ха! Теперь, когда я знаю, что туда можно ехать, не рискуя умереть от голода или отравиться, я обязательно поеду в Тунис. Помимо классических реликвий, которые, конечно, чрезвычайно интересны, эта страна особо привлекает меня как родина Августина, не говоря уж о таких более мелких светилах ранней церкви, как Тертулиан и Сиприан. Надеюсь, вы нашли, что память о святом Августине еще свежа в сердцах народа?

— Нет, — сказал Тони, которому со стыдом пришлось сознаться в душе, что он ни разу не подумал в Тунисе об этом великом человеке. — Боюсь, что я не видел этого. Кроме того, теперь ведь это, знаете, магометанская страна.

— Конечно, я забыл! И, кажется, французы ничего не делают для изменения такого плачевного положения? Ох, это, может быть, звучит нечеловеколюбиво, но, по-моему, французы немногим лучше атеистов. Хотя, если уж говорить откровенно, миссис Стиклей-Уоумоу и я сам, мы были скандализованы невежеством и суеверием, какое видели в Сицилии.