Все люди — враги

— Стары стали, синьоре, — сказала Филомена, садясь, — но еще могут работать. А мы часто вспоминали о вас в зимние вечера и думали, как-то вы поживаете! Мы каждый год поджидали вас, и каждый год вы не приезжали.

— Но как случилось, что вы здесь, — спросил Тони, чтобы переменить разговор, и позабыв, что хозяева ресторана были родственниками его друзей на Эе.

— Ах, синьоре, это печальная история! Как я мечтаю вернуться! Надо вам сказать, что старуха, несмотря на ее вечные жалобы, действительно была больна и умерла зимой. Наверное, пресвятая Мадонна наказала ее за все ее нытье, как вы думаете?

— Sicuro[200], — сказал Тони.

— А эти два ленивых парня так много думают о себе, раз они побывали на войне, да и каждый итальянец поднимает из-за этого ужасный шум, и потому, конечно, не могут же они держать ресторан, и они решили его продать. Но за три месяца они так его испортили, что люди перестали ходить сюда, и потому нельзя было получить и половины того, что он стоит. И вот Нино — тот, что пожирнее, — пу-ф! — и она надула щеки, чтобы показать, какой он жирный, — Нино приехал к нам и просил меня готовить у них, пока клиенты не вернутся, а тогда они смогут похвастаться хорошими барышами и взять свою цену. Ох, как они мне надоели! Каждый вечер я прошу святого Антонио раздобыть мне билет обратно на Эю. И я беспокоюсь, Dio mio[201], как я беспокоюсь! — о стариках и о том, как они там справляются со всем!

Тони некоторое время выслушивал эти и всяческие другие жалобы и, наконец, встал, чтобы уйти, рассчитывая вернуться на днях, когда Филомена, может быть, окажется в более веселом настроении. Но она положила руку ему на плечо и сказала:

— Сядьте на минутку, синьоре Антонио, мне нужно кое-что сказать вам! С того момента, как я вас увидела, я поняла, что должна сказать это, и если глупо болтала о своих мелких заботах, то лишь потому, что не знала, как мне начать.

— Ну, рассказывайте, в чем дело, — сказал Тони, садясь и удивляясь, что бы такое могло потребовать столь длинных приготовлений, — не собирается ли Филомена выйти замуж? Мы старые друзья, Филомена, и вы можете сказать мне все, что хотите.

— Я чувствую, что синьоре друг, а потому и решаюсь вам это сказать. Иначе бы я молчала.

— Ну говорите же, — произнес Тони, немного раздраженный всеми этими приготовлениями. — В чем дело?

— Синьоре помнит, как он приезжал к нам осенью 1919 года? — спросила Филомена очень торжественно, не сводя с него своих больших темных глаз.

— Отлично помню, — сказал Тони, ощутив боль, словно от старой раны.

— И что вы обязательно хотели занять не самую хорошую комнату?

— Да.

— И что вы спрашивали нас об австрийской синьорине?

— Да.

— Она бывала на Эе и останавливалась в той же самой комнате.

— Что! — воскликнул Тони, вскочив со стула и затем сразу же снова садясь. — Вы уверены? Вы говорите о синьорине Катарине?

В первый раз за семь лет выговорил Тони это имя, и произнесенное слово возродило в нем почти невыносимо болезненные воспоминания.

— Да, конечно! Фрейлейн Ката.

— Что же она делала на Эе? — спросил он, стараясь справиться со своим изумлением и побороть внезапную фантастическую надежду.

— Ничего особенного. Гуляла почти весь день. Иногда, когда она возвращалась, я замечала, что она плакала.

— О боже! — сказал Тони.

— Она приезжала все эти три года, всегда в одно и то же время, и только на десять дней. И каждый раз спрашивала о вас.

— Что! Филомена, думайте о том, что говорите! Это правда?

— Per Bacco![202] Зачем мне обманывать друга? — ответила Филомена гордо и негодующе.

— Я виноват, Филомена, прошу прощения, — сказал Тони, в раскаянии протягивая руку и опрокидывая стакан. — Расскажите мне еще о ней.

— Мне кажется, она бедна, — сказала Филомена с грубоватой откровенностью итальянцев и их обычным презрением к бедности. — Пожалуй даже, она наверное бедна, очень бедна, ведь она говорила мне, что ей надо откладывать целый год, чтобы провести каких-то десять жалких деньков на Эе, и что она не может позволить себе полного пансиона. Она берет только утренний завтрак и обед, и мы считаем ей только за стол, нам так жаль ее!

— О боже мой! — воскликнул Тони, закрывая лицо руками. — О боже мой, боже мой!

— Если бы вы приехали к нам или написали…

— Не говорите об этом, Филомена! Если бы только я мог! Но это слишком мучительно. О боже, какой я дурак! Мне надо было подождать на Эе.

Они сидели молча, Тони пытался оправиться после потрясения. Филомена глядела на него большими внимательными глазами, в которых был легкий упрек. Затем она сказала:

— Синьоре.

— Да?

— Фрейлейн Ката и сейчас на Эе.

— Что! — Тони снова вскочил на ноги. — Филомена! Помогите мне, скажите мне, что делать. Я почти с ума схожу! Вы думаете, я мог бы поехать на Эю? Застану ли я ее там?

— Дайте подумать, — сказала Филомена. — Мама написала мне, что синьорина приехала во вторник на прошлой неделе. Она всегда уезжает через десять дней в пятницу с утренним пароходом. Если вы сегодня вечером успеете на пароход из Неаполя, вы приедете вовремя.