Все люди — враги

После обеда он поднялся на палубу, чтобы пройтись перед сном. Пароход шел прямо из бухты, немного южнее Искии; огни городов на материке образовывали яркую сверкающую дугу. Под застланным облаками небом дул сильный холодный бриз, и Тони слышал, как шлепала вода и шипела пена, когда волны разбивались о корпус корабля. На этот раз, вопреки своему обыкновению, Тони отвернулся от Неаполя и Везувия, по краю которого бежала узкая стрелка золотого света; он стоял, глядя вперед в темноту, и думал, что жизнь человека определяется цепью больших и малых случайностей. Мировая война не располагала достаточной силой, чтобы разлучить его с Катой; стоило только скромной горожанке выказать свою благожелательность и доброту, и вот они снова вместе после стольких лет разлуки.

У Тони было суеверное чувство, что боги, стоящие на его стороне, предоставили ему случай торжествовать над враждебными богами, и он вспомнил строки, взятые им наудачу, полушутя, из Гомера в самый канун Нового года, шестнадцать месяцев тому назад. Неужели это исполнится? Неужели злых богов попросили на время придержать руки? Казалось, все происшествия и решения прошлых двух лет образовывали цепь, ведущую его, наконец, к единственному человеку на свете, с которым он был когда-то вполне счастлив и мог надеяться быть счастливым опять. Если бы только он не уяснил себе всей низости деловой жизни, не поднял бы бунта против нее, то он так бы и не очутился вовремя в этом римском ресторане. Тони все казалось, что он борется за свою моральную правоту, за бескорыстный образ жизни, без суетливости и пустоты; на самом деле шаг за шагом он бессознательно приближался к завершению своей любви, той любви, которую так долго скрывал от самого себя. В Шартре он почувствовал, что портал собора как бы является входом в новую жизнь, поиски которой только что начались, и, пока пароход, медленно подымаясь и опускаясь, пролагал свой путь по темному морю, Тони говорил себе, что началом этой жизни можно будет считать рассвет следующего дня. Он вспомнил свое горе, когда он в последний раз покидал Эю, и, протянув руки вперед, произнес громко:

— Ката, Ката! Еще только одна ночь в одиночестве, Herz, mein Herz!

VI

Отраженный солнечный свет разбудил Тони, и несколько минут он, не шевелясь, лежал в полусне, следя за золотыми змеистыми линиями света, которые извивались на белом потолке каюты. Конечно, у него были солидные основания, чтобы он проснулся, как ребенок в день своего рождения, с уверенностью в своем счастье, — Ката. Он выскочил из постели и выглянул в иллюминатор. Было безветренное, безоблачное утро, и солнце стояло в небе как волшебный золотой дракон — настоящая погода острова Эя. За краем пенистой волны, которую разрезал пароход, вода лежала гладкая, без морщинки, и только слегка колыхалась изнутри. И синие павлиньи цвета, хрусталь и изумруд переплывали друг через друга и вплывали один в другой, как смешение прозрачных стекол для витражей. Какое пышное предзнаменование для этого дня! В самом деле, иногда боги бывают снисходительны. Тони высунулся в иллюминатор, чтобы заглянуть как можно дальше вперед, и мельком увидел известняковые скалы. Уже Эя? Торопливо поглядев на часы, он увидел, что они показывают почти половину восьмого. Значит, надо торопиться, поторопиться благоразумно: человек, изрезавшийся во время бритья, выглядит жалким, как кошка, свалившаяся в воду. Была ли Джиневра[205] благодарна Ланселоту за то, что он окровавил всю постель?

С обычными у итальянцев представлениями о том, что является обязательным для джентльмена, лакей презрительно глядел на Тони, когда тот сходил с парохода, неся сам свои вещи; с чего бы иностранцам ездить в такую скучную страну, как Италия, как не для того, чтобы отделаться от денег? Не обращая внимания на трескотню агентов, которые теперь дисциплинированно вытянулись крикливым рядом и не имели права хватать чемоданы из рук приезжих, Тони пошел дальше по набережной, чтобы взять извозчика. По дороге он заметил, что весь дрожит и что он совсем ослабел — результат длительного возбуждения и усталости вчерашнего дня, вероятно. Не шевелясь, с закрытыми глазами он посидел несколько минут на чемодане и почувствовал себя лучше. Затем вспомнил, что он не завтракал, и подумал, как будет смешно появиться перед Катой и сразу же жадно потребовать завтрак, точно какой-нибудь герой из романа эпохи Виктории. Надо пойти выпить кофе.