Все люди — враги

Они оторвались друг от друга, услышав прихрамывающее шлепанье Маммы по мощеной дорожке, и поспешно сели за стол, улыбаясь друг другу.

Этот завтрак показался Тони самым замечательным из всех завтраков в его жизни. В этом повинны были не пища и вино, хотя Баббо умело поддержал богов, волшебством вызвав к жизни салат из омаров и перепелок, зеленый горошек и смешной калабрийский сырок в форме груши, сделанный из буйволиного молока и прокопченный. Не было повинно в этом даже и небо над тихим садом, ни запах лимонов и роз. Все дело было в жизни, воспринимаемой через Кату. Тони вспомнил шартрские изображения мужчины и женщины, усевшихся, чтобы есть вместе, и как он почувствовал в этой группе что-то величественное и священное. В то же время он удивлялся волнам различных чувств, которые перекатывались через него. В глубине души он чувствовал глубокий мир и уверенность; и вместе с тем вот сейчас веселился и смеялся, а в следующий момент принужден был глотнуть вина, чтобы отделаться от комка в горле.

И не раз он видел слезы в глазах Каты, даже когда она улыбалась. Все же это было такое хрупкое счастье; оно могло только на минуту заставить забыть страдания прошлого и так страшилось довериться будущему.

Ката воскликнула что-то о расточительности Тони, когда Мамма с видом добродетельного торжества подала завтрак и осталась у стола, желая выслушать их комплименты.

— Ты всегда так живешь, Тони? — спросила Ката.

— В обычных случаях не так. Обычно я довольно скуп. Но ведь прошло тринадцать лет с тех пор, как я ел, сидя за одним столом с тобой, и я не могу не считать этого довольно необыкновенным случаем.

Он выпил вина, желая освободиться от проклятого комка в горле.

— У старика Баббо очень хорошее вино, — сказал он, рассматривая бутылку, чтобы не видеть слез в глазах Каты. — Ты не думаешь, что нам надо провозгласить хоть один тост?

— Да.

Тони сделал вид, что не заметил, как она быстро приложила к глазам платок, который он ей дал…

— Что это будет за тост? — продолжал он весело. — За жениха и невесту? Это ужасно напыщенно; и я терпеть не могу эгоистический шотландский обычай пить за себя. Мы должны пить за кого-нибудь другого. За отсутствующих друзей? У нас их нет, по крайней мере у меня. А за этим завтраком я не хочу провозглашать тост на гибель кому-нибудь. Знаю. У нас есть друг, которого я никогда не забуду.

— Кто?

— Филомена, разумеется, глупышка! Если бы не она, мы не сидели бы здесь вместе. Выпьем за Филомену, хорошо?

— Конечно выпьем. За Филомену!

— За Филомену — и пусть ей будет дано не только то, что мир почитает хорошим, но и то, чего она сама хочет. Боже, благослови Филомену.

— Думаю, — сказала Ката, смеясь, — что хорошее общество назвало бы скверным именем услугу, которую она нам оказала.

— К черту хорошее общество. Хочешь еще омаров?

— Я не могу и не буду их есть, Тони. Я заболею. Я никогда не ем много за завтраком.

— Правда? — сказал Тони, глотнув еще вина. — Похоже, что ты ешь мало. Но ты не должна худеть, Ката. Я не люблю костлявых женщин.

— Ты думаешь, я слишком худа? — спросила Ката с беспокойством.

— Нет, но ты должна отдыхать и есть побольше. Я бы хотел, чтобы Филомена была здесь и готовила для нас. Баббо слишком декоративен и фантастичен, а Мамма частенько делает все на авось.

— Тони, ты зря ворчишь. Она готовит восхитительные блюда.

— Вот там, вверху на ветке, цветок апельсина, — сказал Тони, оставив без ответа ее замечание. — Достать тебе ветку? Нет, я думаю, не надо. Это немного в стиле Ганновер-сквера[213]. Интересно, почему этими цветами украшают невесту? Разве апельсинное дерево было посвящено Гере? Когда-нибудь я должен навести справку на этот счет.

Ката засмеялась.

— О Тони, mein Herz, ты все такой же! Всегда что-то расследуешь или, вернее, собираешься расследовать какие-то темные факты, о которых немедленно и забываешь.

— Ты считаешь, что это очень смешно?

— Нет, я восторгаюсь этим.

В этот момент из-за тростниковой изгороди появилась Мамма с четырьмя перепелками и огромным блюдом горошка. Ката задохнулась от ужаса.

— Тони! Ты хочешь, чтобы я все это съела?

— Нет, надо оставить и мне, но все-таки можешь взять себе трех перепелок и почти весь горошек.

— Какой свинушкой ты меня выставляешь! Я, кажется, не могу съесть ни кусочка.

— О, попробуй! И брось, когда больше не сможешь есть. Кстати, Ката, ты не замужем, не правда ли?

— Что за глупый вопрос, вперемешку с перепелками и горошком. Нет, конечно, я не замужем. Но ты женат, не так ли?

Тони поглядел на скатерть и затем открыто взглянул в глаза Кате.

— Да. Но я и сказать тебе не могу, в какой малой степени я чувствую себя женатым здесь, какой ошибкой мне это кажется, каким странным, дурным сном, от которого я постепенно просыпаюсь. И у тебя нет детей?

— Как я могла бы их иметь, — сказала Ката, снова смеясь, — раз я не замужем?

— У многих есть, уверяю тебя.

— Да, — сказала она задумчиво, — это довольно верно.