Каждое утро они не спеша завтракали на террасе, кроме тех дней, когда дул сирокко. Тогда Ката завтракала в постели, а Тони сидел около нее. Каждый солнечный день они спускались к бассейну в скалах и купались. Никто никогда не бывал в этих местах — там не было ни садов, ни олив, требующих ухода. Места для рыбной ловли и маяк были на другой стороне острова, а сети на перепелов раскидывали повыше на горе. Сама тропинка заросла ракитником и цитусом, и ее не разглядеть было тому, кто не знал дороги; если кого и привлекала прогулка по этим местам, то, дойдя до открытого склона, все поворачивали обратно. По утрам они посещали любимый уголок Каты, или взбирались на гору, или ходили по новым для них дорожкам, или опускались на пьяццу за книгами или мороженым, или, наконец, просто сидели в саду. Но чтение очень часто прерывалось — им надо было так много сказать друг другу, — кроме того, в этой стране только больные или меланхолики способны оставаться в домах. И каждую ночь Ката спала в объятиях Тони, все еще не решаясь предоставить плоти полную свободу. Иногда, когда Ката спала, Тони оплакивал зло, причиненное ей; казалось таким невероятным, что Кате былых времен, такой откровенно чувственной, люди могли причинить столько страданий, что она должна была теперь заново учиться радости физического прикосновения; люди так унизили ее, что она должна была постепенно очищать себя счастьем, прежде чем окончательно соединиться со своим возлюбленным. Что же сталось с мужчинами и женщинами, если они в своем безумии радость жизни обращают в яд и убийство называют любовью?
Дней через десять после своего приезда на Эю Тони увидел на подносе рядом со своим завтраком пакет с письмами, пересланными ему из Мадрида.
— Они не стоят внимания, — сказал он Кате. — Одно дружеское письмо от человека, которого зовут Уотертон и который мне нравится, хотя мы никогда не были близки. Глупые письма от других. Моему банкиру нужна моя подпись. И это все. Кроме вот этого.
И он показал ей нераспечатанное письмо.
— Это что такое?
— Письмо от Маргарет.
— Я думаю, тебе надо прочесть его, — сказала Ката спокойно.
— Я считаю, что надо, но очень боюсь. Я очень боюсь камней, которые люди так любят швырять в сад Гесперид. Ну, раз, два, три.
Он быстро пробежал письмо, а Ката с беспокойством следила за его лицом.
— Но это необыкновенно, — воскликнул он.
— Что такое?
— Подожди чуточку, я должен прочесть еще раз внимательно. — Он вернулся к началу и прочел письмо наново. — Должно быть, что-нибудь случилось. Она, наверное, в кого-нибудь влюбилась.
— Почему? Можно мне знать, что она пишет?
— Она пишет, что ее родственники называют меня самым отъявленным жуликом и негодяем, но на самом деле очень рады от меня отделаться и вследствие этого увеличили ей содержание. Она пишет, что сама она уже не считает меня ни жуликом, ни негодяем, — ей кажется, что я похож на какой-то персонаж в одной пьесе, название которой она не может припомнить. Она заказывает специальное «разводное» приданое, и собирается нанять самого модного адвоката в Лондоне, и спрашивает меня, не пришлю ли я ей какие-нибудь убедительные доказательства измены. Тут написано еще много другого в этом же роде, но кончается все заявлением, что мы будем счастливее, если разойдемся. Она приписала еще, что отказывается брать от меня деньги. Это те деньги, которые я заработал, трудясь в винограднике Навуфея[234]. Впрочем, прочти сама.
Ката прочла письмо и сказала:
— Тони, по-видимому, она странная девушка. Она на самом деле такая?
— Ничуть. Это стиль ее вечеринок с коктейлями — совершенно наигранный.
— Мне все это кажется таким пустым. Наверное, я не могла бы так писать человеку, которого я когда-то любила, даже если бы между нами все было уже кончено.
— Этот жаргон принят в их обществе. Предполагается, что под маской беспечности бушуют дикие страсти. У вас разбито сердце, а вы шутите, орел раздирает вашу печенку, а вы улыбаетесь, сходя с ума от любви, вы сыплете остротами. Я сам не верю этому, думаю, что здесь только и есть, что лежит на поверхности, а нет ничего глубокого. Мне нужно еще доказать, что они существуют, эти тайные глубокие страсти, прежде чем я поверю в них. Однако все это не важно. Самое важное, что она оказалась в конце концов порядочным человеком. Она поступает исключительно великодушно, если только не передумает.
— Ты примешь ее предложение?
— Ее предложение? Ах, ты говоришь об этом! Нет, пока не приму. Я буду откладывать деньги, которые должен ей платить, и когда процесс кончится, снова предложу их ей. Если она и тогда станет отказываться, я не вижу причины, почему бы мне не оставить деньги себе. Она богата, будет еще богаче и, вероятно, выйдет замуж за какого-нибудь весьма денежного молодого человека. Кроме того, деньги мне нужны для тебя.
— Тони, не совершай ради меня никаких неблагородных поступков. С нас хватит и того, что есть, — по-моему, мы ведем сейчас роскошный образ жизни. Пусть она берет эти деньги.