Все люди — враги

— Там будет видно. Во всяком случае я буду ее уговаривать. Ну, а теперь забудем все это. Да, еще одно обстоятельство.

— Что именно?

Тони помедлил и затем сказал:

— Английский закон о разводе — чрезвычайно странная вещь, особенно потому, что предполагается, будто он основан на логике. По английскому закону брак является контрактом. Но в противоположность всем другим контрактам закон не позволяет его аннулировать, когда обе стороны согласны на это и готовы объявить об этом публично. Это было бы слишком просто, и юристы потеряли бы тогда свои многотысячные гонорары. Закон требует, чтобы одна сторона была виновна, а другая невинна, обиженная осквернением супружеского ложа. Обиженный ходатайствует о том, что называется удовлетворением нарушенных супружеских прав, и суд постановляет, чтобы виновный моментально возвратился в постель своей половины. Тебе кажется это совсем диким?

— Немного странно, — сказала Ката, — Но ты же шутишь, не правда ли?

— Нет, это именно так и делается! Ну виновная сторона говорит — не пойду, и поэтому контракт нарушается, невинная сторона оказывается «брошенной» той и плачет как безумная — ей нужны деньги, чтобы залечить разбитое сердце. Но если виновной стороной является муж — а это обычно так, потому что сколько бы прелюбодеяний ни совершала жена, «приличествует», чтобы был виноват муж, — прелюбодеяние должно быть доказано. Теперь, весьма вероятно, что у виновного мужа есть кто-нибудь, на ком он хочет жениться и с кем он прелюбодействовал на самом деле. Но ее имя ни в каком случае не должно упоминаться — это «отнюдь не приличествует». Нет, надо нанять какую-нибудь даму, чтобы она провела с виновным мужем целую ночь в каком-нибудь отеле в Брайтоне, они сидят там и пьют виски с содой, беседуют о бегах и о прошлогодних пьесах и о том, как трудна жизнь. Это и есть «доказательства». Тогда развод разрешен, но совесть закона так чувствительна в вопросе о разъединении тех, кого сам Господь решил разлучить, что им дается еще шесть месяцев, — может быть, они снова захотят воссоединиться. Предполагается, что таинственное лицо, именуемое королевским проктором, все это время наблюдает за ними. Если он не хочет этого делать, или не находит в их жизни ничего пикантного, или решает держаться в стороне, тогда решение nisi[235] наконец вступает в силу. Далее, если виновной является жена, то злостный прелюбодей — ее возлюбленный или соответствующее лицо — должен оплатить мужу все убытки, — то, что он владел чужой женой, и считается убытком. Когда виновной стороной является муж, то он в течение своей жизни должен выплачивать своей экс-жене одну треть своего годового дохода. Таким образом, ни один англичанин не может иметь и не имел никогда больше трех жен.

— Таков закон? — спросила Ката в изумлении.

— Ты сама увидишь акт. Но я веду вот к чему: не думаешь ли ты, что роль брайтоновской дамы отвратительна?

— Думаю, что отвратительна.

— Я тоже, не будем говорить об этом.

— Но ведь ты рассказывал это с какой-то целью?

— О, ничего!

— Я догадываюсь. Ты думаешь, что нам не следует пользоваться подставным лицом, но просто сказать, что это мы сами и были?

— Я этого не говорю. Я хотел только спросить, что ты предпочитаешь.

— Тогда я предпочитаю быть виноватой вместе с тобой. Я встану рядом с тобой и скажу это судьям, хотя мне отвратительна мысль, что эти люди будут вмешиваться в нашу жизнь. Мне не стыдно, что я люблю тебя, я горжусь этим.

— О, тебе не нужно присутствовать на суде. Но ты позволяешь мне сделать все, что нужно для этого?

— Да.

— А теперь я не буду больше говорить об этом, пока не понадобится твоя подпись. Хочешь папиросу?

— Нет, спасибо. И Тони…

— Да?

— Обещай, что ты на мне не женишься.

— Боже мой, почему? Разве мы не женаты?

— По-настоящему — да. Но никаких этих законных безобразий. Это унизительно.

— О Ката, ты не сердишься на меня, что я завел об этом разговор? Ты не думаешь, что это было низко с моей стороны?

— Нет, нет, мой милый. Нужно было сказать об этом. Но это возмущает меня. Давай выйдем теперь, и пусть солнце очистит нас от всего этого.

— Вниз на пьяццу? — спросил Тони. Он был доволен, что вопрос решен, но не мог отделаться от чувства, что Ката права, считая все это унизительным. — Мне надо пойти в банк и…

— Больше никаких покупок, Тони.

— О, прошу тебя. Я только хотел купить несколько немецких книг, и новую тетрадь для рисования, и крохотный-крохотный халатик для Каты.

— Ты рисуешь пейзажи, Тони? А меня ты этому тоже научишь?

— Я попробую, но это значило бы учить тебя тому, чего я сам не умею делать. Мои рисунки совершенно любительские, но, поскольку я их никому не навязываю, то, по-моему, они безвредны. Я лучше понимаю вещи, когда рисую их, и рисунки напоминают мне о вещах, которые я видел и любил, — в этом для меня смысл рисования.

— Можно посмотреть их, Тони? Мне бы очень хотелось.

— Их никто до сих пор не видел, и, наверное, никто даже не знает об их существовании. Но ты должна их видеть. Ты единственная, кому я их покажу. Но я тебя предупреждаю, что это только грубые каракули для личного обихода.