Все люди — враги

— Ты когда-нибудь сожалеешь о ней?

— Сожалею о ней? — спросил Тони в удивлении. — Зачем? Ведь я как будто собирал букет весенних цветов и сам знал, что они завянут. Ты ревнуешь, Ката?

— Я завидую ей, и я ей благодарна. В ней было, должно быть, что-то чудесное, если она так сумела разбудить в тебе чувство прикосновения.

— В ней оно было, это чудесное, но разве могла бы она разбудить во мне что-либо, если бы его не было во мне раньше? Тогда я считал ее чудесной, а когда я увидел ее в последний раз, то пришел в ужас. Она напомнила мне Венеру из Капуи, ты знаешь, ту самую прекрасную, которую так грубо изувечил какой-то варвар. Всегда ли женщина превращается в то, чего от нее хотят мужчины?

— Боюсь, что почти всегда!

— Боже мой! — сказал Тони. — Какая ответственность. Ты думаешь, я тебя испорчу, Ката?

— Разве что излишней добротой, мой милый.

* * *

Подымаясь на холм, Ката начала собирать полевые цветы, а Тони перочинным ножом срезал те побеги ракитника, которые она ему указывала. Они медленно брели, болтая и собирая цветы, пока каждый не набрал по большому букету. И Тони сказал улыбаясь:

— Из этих цветов ты готовишь новый сюрприз, Ката?

— Нет! Я хочу, чтобы они стояли в наших комнатах! Мне надо попросить у Маммы вазы или стаканы. Ты не должен предвосхищать сюрпризы, Тони. Но имей в виду, эти цветы не для того, чтобы разбрасывать их на моей или твоей постели.

— Рад этому, — ответил Тони, вздыхая. — Быть может, разбрасывать цветы и очень красиво, но цветы ведь холодные. Они раздавливаются, и они липкие, почти как патока. И стыдно их губить. Для этого годились бы только одушевленные цветы, выращенные для Идалийской Венеры. Да и то если она была бы легкая как воздух.

— Ты веришь в богов и богинь, Тони? Ты всегда о них говоришь.

— Верю ли? А ты веришь в любовь, и в солнце, и в луну, и в землю, и в залив, где мы купались?

— Ну конечно, но разве это то же самое, что верить в них как в богов?

— Да, если ты веришь в них как следует быть. Понимаешь ли ты, что я подразумеваю, когда говорю, что для меня бог или боги или абсолютная дальность есть нечто физическое, лишенное каких бы то ни было духовных, социальных, национальных или абстрактных признаков?

— Думаю, что понимаю, — сказала Ката, соображая, — или, вернее, я чувствую это. Ты хочешь сказать, что бог — это не абстрактные определения и не абстрактные идеи, а таинственная жизнь, заключенная в явлениях?

— Да, да — воскликнул Тони с увлечением, — это то самое. О Ката, ты все понимаешь! Этот материальный бог заставляет любить и почитать видимые вещи и не желать их разрушения. Когда ты пришла в такой ужас от мысли, что ради барышей могут погубить наш заливчик, — этим самым ты засвидетельствовала свое почтение маленькому богу, который является таинственным хранителем физической жизни этих мест. Каждый цветок — это крохотная, крохотная богиня. То, о чем я говорю, люди называют существом, сущностью или даже красотой явлений, — хотя имеются и безобразные, страшные боги, например Война. Все это не есть абстракция, нет, это нечто живое. Пусть эта скрытая жизнь и не будет такой сконцентрированной, такой сознательной, как та жизнь, которою живем мы, люди. Если так, то почему бы нам тогда не усматривать божественной природы в существе вещей, в их могуществе, в их жизни?

— Да, да, — сказала Ката. — Ты совершенно прав, Тони, ты открыл в вещах жизнь, потому что ты вступил с ними в самое близкое соприкосновение, принудил их срастись с тобой. Ты открываешь мне дверь, через которую можно войти в широкий мир. Я сама понимала, что он там, но я войти боялась! У меня глупые опасения, что я «не просвещенная», а «просвещение», по-видимому, и означает убежденность в том, что мир скучен и что в нем нет богов. Но я терпеть не могу всех этих кровоточащих Христов и плачущих Мадонн.

— Вот до чего доводит культ отвлеченной духовности, — сказал Тони. — В конце концов люди начинают поклоняться страданию, несчастью, гибели и даже болезням. Это обратная сторона той нездоровой духовности, о которой я говорил.

— Что мне особенно нравится, — продолжала Ката, развивая собственную мысль, — это что не нужно думать о земле как о большой кочке, вроде громадного неодушевленного рождественского пудинга, плавающего в соусе. Ведь это совсем не похоже на истину. Бог земли снова жив для меня, как в моем детстве. Тони, ты наполнил для меня мир богами и богинями!

— Ведь это самое утверждали и некоторые поэты твоей родины.

— О мой милый, — сказала Ката, посылая ему воздушный поцелуй, — ты мне милее, гораздо милее, чем Гете.

В этот вечер их позабавили и развлекли крестьяне, собравшиеся большой группой для того, чтобы пообедать во дворе гостиницы. Эти крестьяне становились все веселее и шумнее по мере того, как росло количество пустых бутылок. У одного была гитара, и он начал петь неаполитанские песенки. Разумеется, здесь были исполнены неизбежные «Santa-Lucia», «О Mari!» и «О Sole mio».