Все люди — враги

— Тогда решено. И нам не надо слишком строго держаться наших планов, Ката. Мы их всегда будем менять, если подвернется что-нибудь получше. Ты когда-нибудь ездила пароходом из Неаполя в Марсель?

— Нет.

— Это приятно, если море спокойно, а сейчас оно должно быть спокойное. Я думаю, тебе понравится. Мы так и поедем, и возьмем каюту с двумя постельками, и будем спать в одной из них. Посмотреть в неаполитанской газете расписание пароходов?

— Да.

— Вот, — сказал Тони, перелистывая газеты, — есть пароход двадцатого. Сегодня четырнадцатое. Это слишком рано?

— Слишком рано, я так боюсь, что с отъездом отсюда разобьется моя маленькая чаша счастья, Тони. Но хорошо, хорошо, поедем. Только будь все время близ меня и держи меня за руку ночью, чтобы мне даже и во сне не приснилось, что я теряю тебя.

Солнце пекло так сильно, что они никак не могли решиться выйти на берег из бассейна, расстаться с прозрачной водой, и в конце концов опоздали к обеду. Тони говорил, что они находятся тремя градусами южнее Неаполя, что солнце будет припекать все жарче до самого сентября, что на Эе задерживаются все африканские ветры и что, хотя вечерами будет прохладно и свежо, все же им придется проводить в доме больше, чем половину дня. И Ката с сожалением соглашалась с ним.

Во время обеда Тони был молчалив и, видимо, занят чем-то; Ката не делала попыток начать разговор. Она наслаждалась случайными минутами молчания, когда она могла чувствовать себя в прекрасном единении со своей любовью, и ей не нужны были слова, чтобы высказать все это. Наконец, уже перед тем, как ложиться спать, Тони сказал:

— Я думал, Ката…

— Я заметила, дорогой.

— Я был очень скучен? Прости.

— Нет, мне понравилось. О чем же ты думал?

— О тысяче вещей. Не уверен, что смогу обо всем рассказать словами. Тебе придется читать между строчками. Как глупы люди, болтающие об упрощении языка! Нам нужен язык гораздо более изысканный и сложный.

— Это ты об этом думал?

— Нет, это отступление. Прежде всего, ты считаешь, что сегодня я слишком поглощен устройством всяких дел?

— Нет, мой дорогой. Ты всегда устраиваешь так, как мне нравится, а если случайно мне что-нибудь и не нравится, то ты всегда с ангельской добротой заявляешь, что тебе это тоже не нравится.

— Нам почти всегда нравятся одни и те же вещи, Ката! И все же есть между нами разница, которая создает очарование, и даже большее очарование, чем создало бы наше сходство. Здесь дело не только в твоей женственности, хотя твое женское существо для меня постоянная неожиданность и чудо. Нет, здесь дело в том, что ты чувствуешь иначе. А можно мне устроить еще кое-что сегодня?

— Можно. А что?

— Погоди минутку. Чувствуешь ли ты в своей крови приливы и отливы, волнообразные ритмы на фоне большого нескончаемого прибоя?

— Да.

— И я тоже. И мне уже кажется, что ритм моей крови изменился, и она отливает и приливает вместе с твоей.

— Да, я чувствую тоже, как мой ритм потихоньку меняется. Мы приспособились друг к другу, желая быть в согласии друг с другом.

— Мне кажется, это очень важно, Ката, хотя закон не понимает этого и даже не признает.

— Это больше, чем важно. Это божественное чудо, чудо чувств. Это возвращает к жизни.

— Да, это возвращает к жизни, — сказал Тони, — быстро взглядывая на нее. — Теперь пойдем спать? А мне можно прийти в твою комнату?

— Ну конечно.

Когда позже он пришел к ней, Ката сидела на краю кровати, и на ней было только ожерелье, которое он подарил ей на «жизнь в любви».

— Как я тебе нравлюсь в этом костюме? — сказала она весело.

— Ты очаровательна. Мне этот костюм нравится больше всех твоих платьев.

— Ты бы хотел, чтобы я в нем отправлялась на прогулку?

— Если бы все люди были иначе устроены, если бы они умели в красоте воспринимать прекрасное тело, но они оскорбят тебя своими грязными взорами и грязными мыслями. Века пройдут, прежде чем отмоешь все это.

Он подошел к ней, стал перед ней на колени и начал целовать ее, а она оперлась рукой о его плечо и гладила его волосы.

— Ката!

— Да.

— Ты помнишь, как мы молча сидели вместе на террасе к вечеру второго дня после моего приезда?

— Помню.

— Я думал об одной вещи, и, кажется, ты поняла меня, потому что ты протянула руку и коснулась моей. Я хотел бы знать, угадала ли ты?

— Что же это было?

— Нечто такое, чего я никогда не испытывал раньше, странное стремление к тебе и к тому, что превосходит тебя. Это ощущение часто посещало меня в эти недели, и оно меня снова охватило сегодня вечером, с такой силой, что я должен был заговорить о ритме в нашей крови.

Ката не ответила, но перестала гладить его голову и обняла за плечи.

— Я, кажется, хочу просить тебя об одной вещи, — сказал он на ее молчание. — Просить тебя о том, что кажется мне столь прекрасным. Это не должно свершиться сейчас, ни даже в этом году или в следующем. Вообще не надо этого, если ты не хочешь.

Он почувствовал, как ее руки внезапно впились в его плечи, и подумал, что она угадала его желание и разделяет его. Но он не взглянул на нее и продолжал: