Всё началось с грифона

– Ты злишься, – произнесла она, не спрашивая, а утверждая. – В этом нет ничего плохого. У тебя есть полное право на злость.

Я ждала, что за этим наблюдением последует какой-нибудь бесполезный совет, – тогда я бы могла с полным правом начать ее ненавидеть.

Грустить можно, но не злиться. Никто не хочет видеть злость. Она уродует и пугает, меняя человека и делая его непредсказуемым. Обычно люди стараются уговорить собеседника не сердиться, но Эзра оставила в воздухе недосказанность – застывший узел правды, который нельзя было распутать с помощью банальных, шаблонных фраз. Мне это понравилось.

– Куда мы направляемся? – спросила я.

– Я люблю ходить, – ответила Эзра. – Мне так легче думается. Но если захочешь притормозить – только скажи.

Она как будто предлагала перемирие.

На территории поместья царили движение и жизнь. Мое внимание привлекла одна семья – мама, папа и двое маленьких детей, мальчик и девочка. Все четверо играли в футбол на клочке зеленой травы перед одним из зданий. Проходя мимо, я наблюдала за детьми и задавалась вопросом, знают ли они, что находится под ними. Известно ли им, что в вольере, полном тьмы, расхаживает на израненных лапах мантикора? Интересно, слышали эти люди о карбункуле или хоть о ком-то из существ?

Эзра проследила за моим взглядом и усмехнулась.

– «Зверинец» – необычная компания, – ответила она на мои мысли. – Те, кто приходит сюда работать, обычно здесь и остаются. У Горацио не бывает сокращений. Большинство из этих людей, вероятно, пробыли здесь уже довольно долго. Они знают, пускай даже не видели этих существ своими глазами.

Эзра кивнула на землю и на спрятанных под ней невероятных существ.

– Им известно, что это место особенное.

Я вгляделась в лица окружавших меня людей. Кто-то смеялся, улыбался или морщил лоб в попытках сосредоточиться. Они ничем не отличались от людей, которых можно встретить на улице. Глаза не мерцали особенным светом, в изгибах губ не таились секреты.

– Нужно привыкнуть к тому, как Горацио ведет дела, – сказала Эзра.

– Что именно он пытается сделать? – спросила я.

– Он хочет изменить мир к лучшему.

– Каким образом меняет мир к лучшему то существо?

– Ты имеешь в виду Мертволицую? – уточнила Эзра. – Это вопрос к Горацио. Мне она тоже не нравится.

Я остановилась.

– Зачем вы здесь?

Она замерла в нескольких шагах передо мной и, не оборачиваясь, обдумала мой вопрос.

– Потому что, – произнесла Эзра, – мне нравится разыскивать то, что было сокрыто.

Она повернулась ко мне лицом, и на секунду я увидела в ее глазах что-то помимо голода. Это была надежда.

– Да и миру не помешало бы стать лучше.

Всю дорогу до столовой она молчала. В полупустом помещении собрались самые разные люди: тихонько работающие программисты; торговые агенты, выкладывающие в Сеть навязчивые рекламные предложения и щедрые комплименты; семьи, где царил беспорядок. Через несколько минут мы заняли два места у окна, из которого открывался вид на пологие золотистые холмы земли Горацио. Перед каждой из нас стояло по миске вегетарианского чили с толстым куском дымящегося кукурузного хлеба.

– Ну что, – прервала молчание Эзра, – вернемся к нашей истории?

Она взглянула на меня, ожидая либо согласия, либо отказа, но я решила вообще никак не реагировать на ее попытки покопаться в моем прошлом. Эзра продолжила:

– Не думаю, что Джамшид сумел полностью оправиться от смерти своей жены. Но он вернулся к работе, и ему даже удалось не дать клинике закрыться.

Эзра снова остановилась и сделала глоток колы через соломинку.

– Семейная жизнь, скажем так, переживала не лучшие времена, – продолжила она.

Несколько фермеров за пару столиков от нас чокались бутылками пива, от души смеясь над шуткой, которую я не расслышала. Мимо пробежал ребенок лет девяти или десяти, за ним гнался другой мальчик постарше – вероятнее всего, его брат.

– У девочки, дочери Софи и Джамшида, – тут Эзра заговорщически мне улыбнулась, – были некоторые проблемы. Все считали ее невероятно умным ребенком, но на самом деле ей приходилось тяжело. В одиннадцать лет девочка убежала из дома с одним лишь рюкзаком, набитым сэндвичами с арахисовым маслом. На следующий день ее нашли спящей в парке в двадцати милях от дома, и она была совсем одна. Девочка так и не согласилась рассказать, почему она ушла, как попала в тот парк или куда направлялась. Произошедшее привлекло органы опеки, но никаких мер они не приняли. Ситуация не слишком радостная, но ничего противозаконного не случилось.

Эзра прервалась и взглянула на меня, ожидая ответа.

Но что я могла ей сказать, чем объяснить свой поступок? Я искала что-то. Чего-то не хватало, и мне нужно было найти это так сильно, что я была готова переступить порог дома и идти до тех пор, пока все не встанет вновь на свои места. Тогда мне казалось, что у меня получится сбежать от голода, обжигавшего мне нутро.