Всё началось с грифона

– Седьмая вода на киселе, – ответил Гленн. – Я из тех, кого относят к третьему классу. Это значит, что я дальний родственник. Такие получают право на работу в пунктах приема ставок. Второй класс – это полевые работники. А за кулисами все сплошь из первого класса. Так, по крайней мере, говорят.

– Как-то несправедливо, – заметила я.

– Да, – согласился Гленн. – Но что есть, то есть. Впрочем, все не так уж плохо. По большей части нам платят за то, что мы целыми днями ничего не делаем. Изредка принимаем одну-две ставки. Могло быть намного хуже. В любом случае к этому привыкаешь.

Гленн клацнул языком, словно пытаясь показать, что ему уже все равно. Он производил впечатление человека, который привык существовать определенным образом, а даже если и умел когда-то жить по-другому, то из него это выбили много лет назад.

– Вы, кажется, собирались сообщить кому-то, что я здесь? – напомнила я.

На лице Гленна промелькнуло хитрое азартное выражение.

– Пятьдесят баксов, – произнес он.

– Что?

– Ты меня услышала. Давай пятьдесят баксов.

– Вы серьезно? – спросила я.

Он пожал плечами.

– Надо же дать швейцару на чай.

– Меня никто об этом не предупреждал.

– Вот жалость, – ответил Гленн. – Тогда, полагаю, она не узнает, что ты забегала.

У меня никогда раньше не просили взятки. Я испытала одновременно шок и брезгливость, Гленн же явно не чувствовал ни стыда, ни вины. Его лицо было самодовольным и печальным одновременно. Глядя на него, я не могла решить, боюсь его или же скорее испытываю неловкость.

Мгновение мы пристально смотрели друг на друга, потом я выудила бумажник и открыла его.

– У меня всего сорок, – объявила я.

Гленн молчал, но разочарованно нахмурился, и я почувствовала небольшой прилив победной радости. Он выхватил купюры у меня из рук, сунул их в карман и набрал в телефоне короткое сообщение, а потом снова посмотрел на меня и еще раз покачал головой, выражая полное непонимание. Стоило ему положить телефон на стойку, как тот зазвонил.

– Скоро кто-нибудь подъедет, – сообщил Гленн.

Меня ограбили, и из-за этого я страшно злилась, но в то же время не могла не испытывать к нему жалости. Он провел в этом крошечном магазинчике тридцать лет. Я пробыла здесь пятнадцать минут, и даже это казалось перебором.

– Я могу вас кое о чем спросить? – сказала я.

Гленн вскинулся, поначалу не сумев сдержать излишнего энтузиазма.

– Как они вас находят?

– Кто? – спросил он.

– Люди, – пояснила я. – Те, которые делают ставки. Откуда они знают, где вас найти?

– Некоторых приглашают, – начал он. – Как правило, это богачи. Они ведут себя хуже всех. Даже не смотрят на других, как будто они и не люди вовсе.

При этой мысли Гленн зарычал, но потом притих и задумался.

– А вот другие клиенты, – продолжил он, – настоящие, и они просто знают.

– Знают что?

Его лицо исказила усталая полуулыбка.

– Эти люди заходят в магазин как бы случайно, словно заблудились, а потом начинают говорить. Ни о чем и обо всем: о машинах, родителях, бывших. Я поддерживаю разговор, пока не понимаю, что момент настал, и тогда завожу речь о домашних животных. У них загораются глаза.

На этом моменте глаза загорелись и у самого Гленна.

– И будто что-то срабатывает у них в голове. «Вот оно», – думают они. Мне и рекламировать им почти ничего не приходится – нет нужды. Те, кто знает, всё понимают и так.

– Сколько таких ставок вы приняли? – спросила я.

– Дюжину или около того, – прикинул он. – За тридцать-то лет. Я распознаю их, стоит им только переступить порог. У них особый взгляд.

Мужчина поджал губы, глаза приобрели жесткое выражение; впервые за все время он почувствовал гордость.

Через несколько минут телефон Гленна снова завибрировал. Не говоря ни слова, он развернул экран, показывая мне сообщение, где меня просили вернуться на парковку торгового центра. Пока я читала, Гленн поднял рольставни и слегка помахал рукой. Затем он откинулся на спинку стула и снова склонился над игрой. Его взгляд медленно стекленел, сосредоточившись на экране.

У входа на холостом ходу стояла машина – старенький квадратный «Бьюик» черного цвета с тонированными стеклами. Когда я вышла из здания, водитель выбрался из автомобиля и открыл заднюю дверь. На лице у него застыло непроницаемое выражение, волосы были по-армейски коротко подстрижены, а плечи казались грузными, что создавало странное впечатление. Увидев меня, он открыл дверь пошире и жестом пригласил меня садиться. Салон автомобиля был обит темной кожей. Очень рациональный и рассудительный голос в моей голове кричал во всю глотку, запрещая мне приближаться к этой машине и приказывая, наоборот, бежать в противоположном направлении, причем очень быстро.