Все наизусть. Годовой творческий цикл

Накопилось. И когда нам торжественно показали предвыборный съезд «партии власти» (даже большевики так себя не именовали…), когда правящий тандем на наших глазах пересаживался с седла на седло, не сходя с трассы, передавая бразды (рули) из рук в руки, тут-то и произошла окончательно точка отрыва, тут-то все и отвалились от ящика. Хватит! Хватит утираться, будто все это божья роса.

Это и был туманный (болотный) образ будущего. А уж как выборы начались…

«А если бы, – как сказал г-н Чуров, – не чудовищная метель и пурга на Сахалине, то процент единорогов был бы еще значительно выше!» Будто никто не ведает, какой процент населения России уместился на этом острове… А как объявили, что процент от не прошедших в Думу партий будет распределен пропорцианально (сохраняю очепатку компа!) между партиями, победно прошедшими… будто никто, кроме депутатов, арифметику в начальной школе не проходил! Какой же процент населения России вдруг взял и вывалился из избирательных урн на площади, не согласившись с объявленными результатами выборов в нашу Думу (не переименовать ли ее в «Ума палату», чтобы продолжать обсуждать педофилов, дресс-коды, мат, компромат и прочие промилли)?

Историческое событие – это то, чего опять не ожидаешь. История куда менее предсказуема, чем кризис. Ну никак я не ожидал, что народ вот так возьмет и вывалится на площади! Мой застарелый цинизм насчет незрелости нашего общества треснул, оказавшись позитивным стрессом: неужто наконец общество рождается? Впервые я почувствовал себя частью МЫ, а не противоположностью ОНИ. То есть народом, который не только боится власти, но и сам себя уважает: хватит выбирать из одного, хватит подчиняться объявленному «подавляющему большинству», больше – не значит лучше (мы уже не большевики), мы сами и есть большинство. И это общество и есть (не общественность). А общество – есть единственный возможный регламент власти, порождающий и двухпартийность, и выбор из двух, и парламент, состоящий и впрямь из «народных избранников», способный выработать законы, распространяющиеся на всех и хоть как-то удовлетворяющие общество; то есть, будьте добры, дайте нам самим возможность не только ненавидеть, но и уважать власть. И то сказать: людям, не помнящим советской власти без Афгана, подчинившимся новому Ящику (интернету), уже и за тридцать и под сорок.

А власть все та же, только подверглась инновации. «Инновация» лишь слово новое, а так она была всегда. Каждая смена правителя сопровождалась своим баннером (знаменем), будь то «Долой самодержавие!» или «Вся власть Советам!», а после расстрела династии (это я в преддверии 400-летия Романовых) – «построение социализма» или «разоблачение культа личности», «эпоха зрелого социализма» или «гласность и перестройка», «выход России из СССР» или «поднимем Россию с колен!». За новым баннером следовала и инновация технологии: то председатель совнаркома, то генсек, то Верховный совет, то Дума, то президент СССР, то президент России. Президент-2001 создал новую Однопартийность. Команда и банда – хоть и рифма, но слабая. Команда нужна, чтобы укрепиться, а от банды и рад бы, но не так просто отделаться. Вот и борись с коррупцией…

Обольщаться властью нечего – она всегда заинтересована лишь в самой себе. «Власть отвратительна, как руки брадобрея», и никто ее никогда не свергает, пока она сама не перережет себе горло или не повесится на новом баннере.

На таком уровне находился мой обывательский гражданский разум, когда люди вышли сами (подчеркиваю, что бы ни утверждали теперь СМИ, сами на площади, пусть их поток и сплавили в «болото» на Болотную). И хоть я человек не площадной и не митинговый, мне стало стыдно своего неверия в людей, того, что я не с ними, своего неучастия. Всю жизнь я истощал свое сознание только текстами и в результате оказался (пользуюсь советским штампом) «менее сознательным», чем неведомая мне аудитория. Поэтому когда мне позвонили из родного Питера 21 января (день смерти Ленина) и призвали к участию, я уже не смел отказаться и стал, едва проснувшись, набрасывать эту речь. Прекрасно понимая, что она слишком длинна и невразумительна, к 3 февраля я набросал от руки не менее десятка страниц и поехал.

Речь еле влезала ко мне в карман, я даже не успел просмотреть, что в ней написано, как уже подходил к Конюшенной площади.

Муниципальные власти сами не учли, на сколь знаковое место они согнали в конце концов митинг: между храмом, где отпевали Пушкина, и храмом-на-крови Александра-освободителя. Хорошая была бы фраза для начала речи, но передо мной орал отморозок, без конца скандируя: «Россия для русских!» – и никак не слезая с трибуны, народ на площади и так был уже заморожен, и мне стало не до красоты, лишь бы регламент соблюсти. «Главное, не более двух минут!» – твердил я себе.