Все наизусть. Годовой творческий цикл

Влюбленность, правильно. И она проходит, если нет продолжительного контакта. Она может перерасти, остаться ею, а может не быть. У меня она с 12 лет. Любовь к Кавказу у меня была сначала, я еще не отделял даже Кавказ от Грузии. И она превратилась в любовь. А в 1952-м я попал уже и в Грузию. Но это тоже срок – 60 лет. Грузия, безусловно, была территорией любви. Здесь она, значит, баловалась в столице. Вынимала червонец, как 100 долларов, носила хорошо пиджак и хорошо клеила девушек, хорошо ухаживала, такая лже-галантность в духе раннего русского офицерства XIX века. У меня даже есть эссе «За что мы любили грузин», и им заканчивается «Грузинский альбом». Любили за то, что они были другие. Мы же ничего не видели, нас же не выпускали. А они этим пользовались. И я не скажу, что грузины – совершенство. Они с удовольствием русского и опоят, и опустят, и будут радоваться, что они выше. Я все это видел, все это прошел. Знаю наизусть все их коварства, корявости, незапоминания телефонов, крушение обязательств… Все это нормально. Народ.

Потом можно сказать, что ГУЛАГ многих объединял. Когда умер Юра Домбровский, с которым я дружил, я впервые на похоронах увидел Чабуа Амирэджиби. Более красивого мужчину трудно себе представить. Чабуа там сказал лучше всех. А потом уже я постепенно понял, что он сумел отсидеть бездну лет, бежать трижды, трижды быть пойманным, из чего он позже выдавил свою эпопею про абрека «Дата Туташхиа».

Союз нерушимый был нерушим только в сознании Политбюро, благодаря С. В. Михалкову, а вообще он жил своей жизнью, окопной, лагерной и просто человеческой. Все винные народы стали водку пить. Культуру, что ли, потеряли. И базары – все ругают то, что сейчас на рынке. Так Ленин еще говорил, мол, учитесь торговать. Не научились же. Были русские торговцы, купцы и все на свете. У нас в России было длинное и медленное развитие на пути пропущенного Просвещения – это были классы. Революция уничтожала классы. Последовательно, точно, пока не дошла до крестьянства. И тогда уже Сталин обрубил последний класс. И по-видимому, в Грузии тоже, когда там прошлась сильно советская власть. Все было. Я говорю, что Сталин старался себя не ассоциировать с грузинами, но Россия-то ассоциировала, хотя это не нравится грузинам. Сколько народов спорят до сих пор о том, кто Сталин? Он и сын князя, какой-то незаконный, и просто сын грузина, и сын осетина, и сын армянина… За что Мандельштам-то пострадал? За «широкую грудь осетина». Это не прощается. На самом деле не прощаются такие вещи:

Властитель слабый и лукавый,
Плешивый щеголь, враг труда,
Нечаянно пригретый славой,
Над нами царствовал тогда.

Слово – это страшная вещь. Ну а что такое Грузия? Она найдет себе другого старшего брата, да? Там все построят, но никогда не будет того бессмысленного тепла, которое было в русской империи. Бессмысленного, пьяного, бестолкового, базарного, б… и совместно-армейского тепла.

– Что-то потеряно совсем, хотя бы из-за обновления поколений, молодежь в Тбилиси уже почти не говорит по-русски. Но что-то все-таки следует восстанавливать?

Надо приписать себе грех, надо найти, даже если мы недостаточно виноваты, надо суметь найти русскую вину перед Грузией и объявить ее со своего конца. И ставить на Грузию, а не на покупку Чечни. А Чечне надо предоставить большую автономную самостоятельность.

Я лежал с чеченцем в раковой больнице. С бандитом простым. Когда мы подружились и нашли общий язык, я его спрашиваю, как быть? Он говорит, надо было больше предоставить нам автономии и обязательно русского наместника. Вот что сказал бандит и абсолютный чеченец. Там всегда был русский наместник. Надо было обязательно учить язык той страны, куда ты едешь наместником. Вот этой грамотной имперской политики не стало. На Филиппинах даже трущобы будут построены так, как строили, скажем, испанцы, не говоря о распространении речи. Но я вернусь к тому, что я прервал, когда отстаивал права русской речи. Я говорил на конгрессе: поставьте четвертую переводческую кабинку, вы ведь говорите на ваших языках потому, что владели миром, а потом ваши империи пали и ваши языки остались остатками ваших владений.