Все народы едино суть

В семье деда Лёвки он жил как родной. Мужа молодки, сына Лёвки, год назад угнали татары, старик всё печаловался, взглядывал иногда на Никитина с какой-то затаённой думкой.

Дел у Никитина не было. Он то помогал по хозяйству, то играл с ребятишками, то лежал, вспоминая прожитое и виденное.

От большой обиды на жизнь, на неправду ушёл он в поиски счастья. Ушёл так далеко, как никто. Но и в Индии людская жизнь на горе стоит, бедой утирается. Везде богатые и сильные народ давят, как бояре на Руси. Нет счастья в чужой земле. И куда ни уйди — краше родной земли нет, хоть и за морем хорошие простые люди есть. Русь, Русь! Устроишься ли ты так, чтобы радостно человеку дышалось?

— Отец Алексей! — сказал он как-то попику.— Читал я ныне старые тетради и замыслил хожение своё описать. Благослови.

— С богом, сыне! — ответил попик.— Напиши, коли бог тебя умудрил, про аспидов басурманских расскажи, как в темноте грязнут. Сие церковь одобрит.

И Никитин засел за тетради. Вытащил старые записки, разложил перед собой карту… Так много надо было сказать людям. Сказать правду. И о далёкой стране, и о себе.

Из глубины памяти выплыло ясное августовское утро, сонное лицо Иванки Лаптева, суетливый Кашин, жёны Крылова и Ильи, плеск Волги.

Он обмакнул перо в чернильницу и вывел: «Сиё написах яз грешное своё хожение за три моря… А пошёл я от дома святого спаса на низ Волгою…»

Писал не торопясь, перечитывал, вычёркивал ненужные подробности. Улыбался. Стискивал зубы; заново переживал всё.

— Слышь-ко,— сказал как-то дед Левко своему постояльцу,— вот оздоровел ты, окреп, уйдёшь теперь?

— Уйду.

— А то оставайся, а? — неуверенно предложил Левко.— Уж сына я не дождусь, видно, а тут тебе и дом и баба…

— Спасибо, деду! — серьёзно ответил Никитин, поняв стариковскую боль.— На добром слове спасибо. Но не обидься, а уйду. Надо.

— Христос с тобой! — вздохнул Левко.— Тебе видней… Бабу жалко. И ты один. Вот, думал…

В сенцах громыхнуло ведро, оба умолкли. Сноха вошла пунцовая, с опущенными глазами. Стала без нужды переставлять горшки. Сынишка заныл. Она подхватила его на руки, стала утешать.

— Вот батька придёт, он тебе задаст! — сказала сноха, и в голосе её прозвучал тоскливый вызов.

Дня за три до отъезда Никитин зашёл в церковку к Алексею, внёс дар — золотой венец с тремя рубинами и жемчугом.

Отец Алексей от такого богатства сомлел.

— С кем идёшь-то? — спросил он наконец.

— Подвернулись двое из Орши. С ними лажусь.

— Ну, помогай бог. Помогай бог.

Видно, слух о богатом даре заезжего купца прошёл по всему Киеву. Оршинские купцы, которым Никитин ничего не рассказывал, и те вдруг узнали, что он из Индии.

Возле дома Никитин подметил два раза католического монаха. Первый раз монах был один, второй раз с каким-то усатым молодцом. Они смотрели на Афанасия…

Что-то подсказало Никитину — это неспроста, и он не ошибся.

На рассвете второго дня после посещения Афанасием церкви Пречистой девы в дверь мазанки деда Левки забарабанили сильные кулаки. Приподнявшись на локте, Афанасий смотрел со своей лавки на вошедших. По одежде узнал — иноземцы. Насторожился. Вошедший первым бритобородый и пухлощёкий мужик, не то монах, не то купец, угодливо улыбался, низко кланялся Афанасию, которого кое-как разглядел в полутьме пропахшей овчинами мазанки.

— Имею ли я счастье и честь видеть сеньора Никитина? — на ломаном языке, сладчайшим голосом спросил бритобородый.

— Я Никитин,— ответил Афанасий.— Пошто пришли?

— Позволю назвать себя. Я секретарь нунция его святейшества, наместника Христа, папы Александра.

— Ну, добро. Чего хочешь?

Сладчайшего секретаря покоробило от грубоватой прямоты никитинского вопроса. Но он лишь заулыбался ещё шире.

— Нунций прислал меня узнать о здоровье сеньора, о его нуждах и просил передать, что он был бы счастлив побеседовать с русским путешественником.

Афанасий оглядел посланцев папского посла, быстро прикидывая в уме, как поступить. Видно, услышали про Индию. Плохо. Город как-никак в польских руках, кругом католики. Как бы не навлечь отказом какой-нибудь беды. Но и встреча с папским послом может не привести к добру… Что же делать?.. Решил выбрать из двух зол меньшее.

Никитин кивнул.

— Спасибо нунцию за заботу,— спокойно, словно ждал прихода подобных гостей, сказал он.— Здоровье у меня отменное, нужды ни в чём не знаю. А что до беседы — вот управлюсь, зайду. Куда идти-то?

Секретарь нунция в наклоне махнул рукой по неметённому полу:

— Сеньор не должен беспокоиться. Кони ждут его.

— Ну, что ж,— сказал Никитин.— Погоди, обуюсь вот.

И спустил из-под овчины босые ноги. Секретарь нунция скромно потупил глаза.