Все народы едино суть

А человек, успокоив коня, устало развёл костер, расстелил возле него кошму и мгновенно уснул глубоким чутким сном. Шапка съехала, открыв выпуклый лоб и огненные космы.

Человек спал долго. Костер прогорел. Тогда он сел, озираясь и ощупывая шапку с доносом на тверского князя, учиняющего сговор с Литвой. Потом быстро собрался и пошёл было, держа коня в поводу, к дороге, но повернулся, оставил лошадь и зашагал туда, где залегла волчица. Волчица была мертва. Человек покачал головой. При виде этой одинокой и покорной смерти ему стало не по себе.

Через некоторое время человек уже опять погонял коня по дороге на Москву. Белокаменная была близко, и он теперь никуда не сворачивал, встречая обозы и конных.

Показались подмосковные деревеньки и над ними высокие стрельницы Кремля.

— Доскакал, Фёдор! — сказал человек и перекрестился.

Глава пятая

Темно в длинном, приземистом караван-сарае. В приоткрытой двери — чёрная ветвь алычи и звезда. На косяке слабый отсвет дальнего костра: в углу двора варят плов. Где-то за тонкими глиняными стенами переступают кони и верблюды. У костра поют.

А судьба — темнее этой ночи. Она как песня на чужом языке. О чём говорится в ней? О горе или радости? Поди угадай!

Это последняя ночь вместе со своими. Афанасии Никитин лежит на охапке горько пахнущего сена. Рядом — Копылов. Они молчат. Говорить трудно и незачем. Каждый чувствует: сегодня он теряет друга. Может быть, навеки. Но пока они вместе, и не нужно ни о чём говорить. Лучше вот так лежать и смотреть в дверь караван-сарая, не огорчая товарища воспоминаниями и думами о будущем.

И они лежат молча, а в душе у каждого боль и тревога. Сколько пережито с того дня, как рискнули они выйти в своих суденышках в разыгравшееся Хвалынское море! Трое суток швыряла их гневная фурстовина. Как закроешь глаза, до сих пор видится утлый нос «рыбы», карабкающейся на бесконечный ревущий морской вал. Внутри снова всё обрывается, как тогда, когда «рыба», помедлив на белой кипящей вершине вала, проваливается в распахнувшийся водяной мрак, летит в брызгах навстречу верной гибели и, только чудом уцелев, принимается снова карабкаться к небу… Они делают то, что могут: из последних сил стараются удержать лодку против волны. На второй ладье пали духом, её вмиг оттащило, снесло, крики москвичей проглотила тьма. Но думать о чужой судьбе некогда. Волны то и дело накрывают людей с головой, а вырвавшись из удушающей ледяной купели, надо грести и вычерпывать воду. Сорвало и унесло мех с пресной водой, смыло мешок с провизией.

Мазендаранец Али, неловко повернувшись, чуть не падает за борт. Никитин чувствует, что ещё мгновение, и либо порвутся мускулы руки, которой он обхватил купца, либо и он сам полетит за ним. Юсуф делает судорожные усилия, чтобы поддержать Али, помочь ему. Наконец Али вне опасности…

Хасан-бек сидит на веслах наравне со всеми. Крашеная борода его облезла и оказалась седой, но старик крепок и держится, отплёвывая солёную воду, упираясь никитинскими сапогами в планку на дне «рыбы», чтоб сильнее был рывок весла. На вёслах меняются часто, потому что силы иссякают быстро, а подкрепить их нечем, и самое страшное — уснуть.

На вторые сутки спать хочется страстно, до безумия. Сильнее, чем пить. Жажда заставляет хлебать солёную, едкую воду. Людей рвёт, но всё же они пьют. А спать нельзя — смоет. И путники борются с усталостью и сном из последних сил.

Иногда Афанасий ощущает, как вопреки воле и остаткам сознания погружаются в сон его руки или ноги.

Это страшно, когда спит какая-то часть тела, отказываясь подчиняться голове.

Он выдерживает до конца. Потом понимает — его привязывают к скамье. И тогда он засыпает мгновенно, не дождавшись, пока завяжут последний узел. Ему уже безразличны ревущие валы, ледяная бездна под «рыбой», вой ветра. Он спит, обвиснув всем телом, погружаясь в воду на дне «рыбы», как в пуховую перину.

Он даже не знает, что все уже спали, что его черёд был последний.

Проснувшись, Афанасий видит то же небо, те же валы, но что-то изменилось. Что? Никак не понять. Потом он догадывается: в лодке хохочут. Это один из мазендаранцев. Выкатив побелевшие глаза, высунув распухший язык, мазендаранец сотрясается от хохота. Он сошёл с ума. Мазендаранца привязывают на корме. Это трудно, а он ещё бьётся и чуть не переворачивает лодку, пока его не ударяют веслом по бритой голове.

А «рыба» всё взлетает и проваливается, и вокруг не видно ничего, кроме бешеной воды.

Вода залепляет глаза, вода оглушает, вода заталкивает в горло слова молитв. Вода сверху и снизу, под лодкой и в лодке, и, наконец, начинает казаться, что и небо — не небо, а огромная чёрная волна, накрывшая весь мир.

Афанасий видит, как Хасан-бек бросает весло и его рот кривится, голова дрожит. Весло тотчас исчезает в водовороте. Лодка, теряя направление, начинает медленно поворачиваться боком к волнам. Это гибель.