Все народы едино суть

— Господи! — опустился на лавку Фёдор.— Неужто правда? — В мыслях вдруг мелькнуло: «А купец?» Вспомнил его странный взгляд, то, как отстранился он и замешался в толпу. Уже знал!

— Мне врать незачем,— ответил псарь.— А дело плохо, мужик. Молись богу за боярина нашего, это он велел сыскать тебя и упредить. Не встреться ты мне — сидел бы в пытошной.

— Да за што?! За што?! — взмолился Фёдор. — Нету вины на мне!

Псарь поднялся, громыхнув лавкой.

— Я-то верю. Там не поверили бы!.. Ну, сиди. Велел боярин оповестить, как ты сыщешься. Да не говори ни с кем, кто войдёт. Пришёл, мол, к дружку, к Васильке. Так меня зовут. И всё.

Василько вышёл из избы. Фёдор неподвижно сидел на лавке, сжав руки коленями. Такого он не ждал. Думал, сегодня радость понесёт своим. Ан вона как вышло! Мысли Фёдора путались.

«Да что ж это? — сумбурно думал он.— Меня же и казнить?.. Никого не убивал. Земля-то наша! Ну, дрались, так не мы первые. Да наших же убили, а меня казнить… Господи!.. Как же теперь?.. Кому сказать?.. Ославят татем… Анисья и Ванятка-то ждут — приду. А как приду?.. Может, псарь-то напутал? Может, не так всё?»

Но сердце сжимало тоскливое предчувствие: «Так! Так!» Фёдор потёр лоб.

«Где ж правда? — подумал он.— Где?!»

Василько открыл дверь:

— Иди-ка к боярину.

На боярском дворе шла разгрузка обоза. Мужики и челядь перетаскивали в клети и кладовые привезённые снедь, шкуры, меха.

Боярский волостель взвешивал и считал добро, пробуя капусту, нюхая мясо, запуская грязный палец в кадки с маслом.

Гусятина показалась ему тощей. Взяв гуся за облезлую шею, волостель тыкал им в нос виновато переминавшегося мужичка.

— Это гусь?! — орал волостель.— Гусь? Мощи это, а не гусь! Плуты, бестии! Своему боярину дохлятину везете, а сами, поди, шкварки жрёте! Мяса нагуливаете! А вот на конюшне увижу, много ль нагулял!

Мужик был худ, бледен. Какие там шкварки! Хоть бы затирку не через день есть! Но он не возражал волостелю, а кланялся и бормотал:

— Помилуй, Семенко… Недоглядели. Помилуй!.. А тебе маслица, маслица привезли.

— Маслица! — пробурчал Семенко.— Не ори, дурак… Ишь, удивил! А гуся куда дену?.. Ну-ко, покажь других. Тоже тощи. Да. Вот эти лучше. Вот таких и вози, лапоть! Есть же хорошие-то! Вишь, какой разъелся. Что твой боров! Ладно, тащи всех… Эй, армяк, покажь, покажь барана-то!

Обойдя воз, Василько привёл Фёдора к хоромам. Высокие, двухъярусные, обшитые тёсом, с резными перильцами крылец и гульбищ, с цветными наличниками окон, с затейливыми петухами на коньках теремов, хоромы выглядели богато.

— Сюда! — указал Василько.

Они вошли в дом с чёрного крыльца. Никогда не бывал Фёдор в боярском жилье, и случись ему попасть сюда в другое время, оробел бы и растерялся от множества невиданных вещей. Но сейчас ему было не до разглядыванья обитых тканью стен, изразцовых печей, узорных поставцов, шитых скатертей, обитых бархатом стольцев. Он словно и не видел всего.

Боярин Жито ждал Фёдора, сидя на покрытой медвежьими шкурами широкой лавке в дальнем, тайном покое.

Он махнул Василько рукой: уходи! — глядя на одного Лисицу, остановившегося с шапкой в руке у порога.

— Ну-к, подойди ближе! — услышал Василько слова боярина, закрывая дверь. И хотя псарь, выйдя, прильнул ухом к двери, долго вслушивался в неясные голоса, он ничего больше не услыхал. А разговор был у боярина с неизвестным беднягой-мужиком длинный. Боярский голос то возвышался, то совсем пропадал,— не то пугал, не то поучал и на что-то подговаривал Жито своего гостя. Василько устал, у него заломило в ногах, когда дверь наконец отворилась.

Боярин хмуро спросил:

— Подслушивал, пёс? Зря! Здесь не слышно. Мужика сам накормишь, сюда принесёшь… Шапку и кафтан ему сыщи. И сам — никуда. Ступай!

Принеся Фёдору щей, Василько с любопытством взглянул на мужика. Лисица задумчиво глядел в оконце. Широкое, худое лицо его было мрачно.

— О чём с боярином-то говорил? — оглянувшись, спросил псарь.

Лисица повернулся к нему, разглядывая, словно впервые увидел, потом с трудом усмехнулся.

— Спроси-ка у него у самого. Может, скажет. Вишь, верит он тебе… Верит, а ты любопытствуешь?

Василько не обиделся. Он, и верно, знал много боярских тайн, но молчать умел, за что и был не раз жалован подарками.

—Ладно! — добродушно отозвался он.— Мимо меня не пройдёт. А тебе, видать, повезло. Боярин наш службы не забывает!

…Напрасно челядинцы епископа весь день поджидали рыжебородого мужика в сермяге возле приказа, напрасно переворошили никитинский и кашинский дома, напрасно сторожили выходы из детинца. Лисица как в воду канул.

С этого дня никто в Твери его больше не видал. Один горбоносый Василько, похоже, знал что-то, но он был нем.